Аритмия

— В России, согласно законодательной базе, запрещено отключать детей от аппаратов. Твой отец выяснил.

Поворачиваюсь к нему, и мы какое-то время просто смотрим друг на друга.

— Значит, и дальше будут поддерживать жизнедеятельность? — в моем голосе звучит, мать ее, надежда.

— Ян, — тяжко вздыхает и отводит взгляд. — Савка не возвращается к нам. Его состояние ухудшается. Если констатируют смерть мозга, то…

— Засунь свое если знаешь куда? — злюсь неимоверно.

Кивает. Замолкает на пару минут.

— Случаем Чудика заинтересовался один профессор.

— Кто такой?

— Фамилию не помню, — поморщившись, чешет затылок. — Этот старикан убедил врачей в том, что нужно провести еще одну операцию. Экспериментальную.

— Ясно.

— Опять будут Савке вскрывать черепную коробку. Сколько можно уже над ним издеваться? — возмущается довольно громко.

— Молодые люди, потише! — недовольно бросает медсестра, проходящая мимо.

— Это лучше, чем ничего не предпринимать, — отвечаю я ему.

— Так прогнозы в любом случае неблагоприятные, — рассеянно пожимает плечом.

— Ну хоть какой-то шанс же есть? Иначе зачем все это?

— Шанс на что? Жить растением? — вскакивает со скамейки.

— Замолкни.

— А зачем все это, я тебе скажу! Они ж его как подопытного кролика намереваются использовать! Этот гребаный профессор собирается писать очередную научную статью и…

— Если есть возможность попытаться вытащить Савку с того света, то пусть… — спокойно реагирую на его истерию.

Рома качает головой.

— В этот раз все иначе, ты же знаешь! Он умрет, Ян… Умрет.

— Заткнись! — не выдерживаю. Вскочив на ноги, в отчаянии хватаю его за грудки.

— Замучили его уже, — скулит Беркутов, срываясь на хрип.

В чем-то он прав. Слишком много испытаний на Савкину долю выпало. Сколько мы больниц объездили не сосчитать.

Разжимаю пальцы, выпуская ткань его свитера.

Нервы сдают. Надо взять себя в руки.

— Иди к нему. На сейчас Сергей договорился. Потом уже не пустят, консилиум вечером собирают, — снова опускается на скамейку и упирается локтями в колени. — Халат нормально застегни и маску надень.

Делаю, как он говорит, и с колотящимся на разрыв сердцем отправляюсь в палату.

Там, посреди мерно работающего медоборудования, лежит мой Савка.

Худенький. Бледный. Синяки под глазами…

Невозможно смотреть.

Прикрываю дверь за спиной и подхожу к его постели. Пододвигаю стул ближе. Сажусь. Сжимаю челюсти, рассматривая исколотые венки, особенно выделяющиеся на тонкой коже.

Пальцы непроизвольно тянутся к маленькой ладошке. Не знаю, можно ли делать это, но уж очень хочу к ней прикоснуться. Вдруг больше… никогда.

Страшное. Отвратительное слово. Оно адски меня пугает. Терзает насквозь прогнившую душу.

«Твоя такааая большааая».

Постоянно своей ручкой к моей прикладывался. Сравнивал чуть ли не каждый месяц.

«И у меняяя такая будет, да?»

«Обязательно, Сав».

Губами прижимаюсь к ледяной ладошке и крепко зажмуриваюсь.

Такая агония внутри меня сейчас происходит. Под ребрами горит невыносимо. Да и вообще кажется, что все мои органы болят разом. Словно я выпил какую-то отраву и теперь медленно погибаю вместе с мальчишкой…

Опять в который раз по кругу проматываю в памяти нашу с ним крайнюю встречу. Детально вспоминаю. Каждую секунду. Каждое его объятие. Взгляд.

— И я тебя люблю, — шепчу очень тихо, надеясь, что он все-таки меня услышит. — Больше всех на свете люблю, Чудик. Прости, что не сказал…

В глотку будто острые стрелы воткнуты. Мешают глотать. Дышать. Говорить. Рвано тяну воздух сквозь плотно стиснутые зубы и не могу сдержать чертовы бесполезные слезы, рвущиеся наружу.

«Если плааакать, это по-мужски?» — звенит в голове его голосом. — «Можно? А то мне ооочень больно, Ян».

Трясет всего. Захлебываясь собственным отчаянием, спешу покинуть палату, потому что хочется крушить и ломать все вокруг, а находиться здесь в таком состоянии точно нельзя.

Выхожу. У двери резко притормаживаю.

В коридоре двое.

Арсеньева и Беркутов.

Обнимаются.

Она поглаживает его по спине, что-то ему говорит, и у меня в этот момент самая настоящая граната в груди взрывается. Вот вроде понимаю, что этот ее жест — своего рода знак поддержки, а все равно до блевоты тошно. Давно уже понял, что физически не переношу подобные кадры с ее участием. А уж видеть Дашу с Ромой, для меня вообще сродни катастрофе…

Встречаемся глазами. Она, заметно вздрогнув, теряется, но от Беркутова, вцепившегося в нее мертвой хваткой, не отходит.

Глава 68. Привет из прошлого

Дарина

Новогодняя Москва невероятно красива. Иллюминация, стройные ряды наряженных елочек и непередаваемая атмосфера праздника. Вот только сейчас все это не вызывает привычного трепета и восторга. Бреду вдоль оживленных аллей ВДНХ, опустив голову, и разглядывать причудливые светящиеся конструкции совсем не тянет.

Горько на душе. Мучительно больно…

Бросаю взгляд в сторону детского катка, и сердце горячей кровью обливается. Еще год назад мы с Савелием учились вон там стоять на коньках. Он заливисто смеялся и радовался своим маленьким победам, а я с гордостью ощущала себя феей, исполняющей желания.

Наблюдать за веселящимися детьми невыносимо. Не продержавшись и получаса, фактически убегаю оттуда. Проталкиваюсь локтями сквозь толпу, двигаюсь против потока в обратном направлении и свободно выдохнуть получается лишь тогда, когда пробираюсь к центральной арке.

Уже пожалела о том, что пришла. Черт меня дернул. Вышла из дома, в котором живет Мария Сергеевна, и поняла, что парк ВДНХ совсем рядом. Повинуясь какому-то странному порыву, отправилась сюда.

Не стоило. Только сильнее разбередила рану.

— Девушка, а девушка, можно с вами познакомиться? — доносится до меня чей-то голос.

Рефлекторно поворачиваю голову и замечаю группу парней у деревянного киоска.

— Обалдеть, Арсеньева, ты? — спрашивает один из них удивленно.

Бросив что-то своим товарищам, направляется прямиком ко мне.