Аритмия

Циркуль забирает Кучерявого еще до звонка.

— Не забудьте остаться после уроков на репетицию, — сурово взирает из-под очков с толстой оправой.

Одноклассники протяжно стонут, выражая свое массовое недовольство.

— Че за репетиция?

— Танец, Ром. Для Новогоднего огонька.

— Божечки-ежечки, — закатываю глаза. — А этот что натворил опять?

— Так Ян фокус на химии показал, — хохочет Юнусов. — Бахнуло так, что мы все чуть в штаны не наложили. Пельш со второго на четвертый прискакала со скоростью света.

Ржу. Было эпично, наверное. Обожаю этого придурка.

Звенит звонок, и все торопятся в столовую. Желудок набить — святое дело, но сам я не пойду. Мать накормила просто до отвала, до вечера бы переварит.

— Ром… Привет.

А вот и Арсеньева нарисовалась.

Молча обиженно смотрю в ответ.

— Ты извини, что я заняла твое место, — улыбается сконфуженно. — Просто тебя долго не было и… В общем, вернешься?

— Вернусь однозначно, — деловито информирую я. — А то прямо страшно за тебя и твою честь.

Ее щеки тут же заливаются красочным румянцем.

А что? Ему вон позволяет и волосы трогать, и целовать себя.

— Значит… ты теперь с ним? — сощуриваю один глаз, пристально глядя на девушку.

— Ром… Только не обижайся, ладно? — виновато произносит она. — Ты хороший, и мне нравится с тобой общаться…

— Вот дальше лучше не продолжай, — перебиваю, пока она не дошла до пресловутого «но».

— У нас с Яном все серьезно, — смущаясь, поясняет. Опускает глаза в пол.

Ну понятно. Дело — труба. Добить меня решили в этот гребаный понедельник!

— А почему ничего не писала об этом?

— Не хотела по телефону. Лучше лично.

— Так и говори, Арсеньева, что нагло использовала мои чувства в своих целях. Хотела его позлить? — прожигаю ее оскорбленным взглядом.

— Это не так, Ром…

— Ощущается именно так, — старательно давлю на совесть.

— Прости, если ввела в заблуждение. Неудобно вышло.

— Неудобно?! — театрально восклицаю и качаю головой. — Я стал жертвой твоих жестоких игр.

Вздергивает изящную бровь и хмурится.

Блин, перегиб, наверное.

— Дружить теперь с тобой тоже нельзя? — фыркаю насмешливо.

— Ну что ты такое говоришь, Ром! Конечно можно! — улыбается. Но как-то скованно.

— Значит Ян не против нашей дружбы?

Замечаю, как изменилась в лице.

— Неет.

Врет как пить дать.

Ставлю косарь на то, что Кучерявый запретил ей со мной близко общаться.

Ну щас я тебе устрою, умник.

— Пойдешь со мной уток кормить в парк? Как раньше. Или все-таки тебе нельзя?

— Пойду, — обещает она.

— Отлично. В субботу.

— Хорошо, — соглашается, пожимая плечом.

— Договорились. И это, Даш… Ян — мой лучший друг, но я все равно скажу, — тон моего голоса становится нарочито серьезным, и я беру ее за руку. — Ты умная. В омут с головой того… не ныряй.

Многозначительно смотрю на нее.

— По-моему ты лезешь не в свое дело…

Выдергивает ладонь, мгновенно вспыхнув. Вскакивает со стула и отправляется собирать свои вещи с парты.

— Арсений, не хочу тебя расстраивать, но для Абрамова девчонки всегда были чем-то вроде расходного материала. Особо не обольщайся на его счет. До тех пор пока не поймешь, что у вас все по-настоящему.

— У нас по-настоящему, Ром, — вскинув подбородок, заявляет уверенно.

— Ну дай Бог… — печальная усмешка трогает мои губы.

Наивная до ужаса.

Эх… И жалко тебя, Арсеньева, и, что называется, сама виновата…

* * *

Во вторник вечером к нам в гимназию приезжают гости, и вся старшая школа дружно отправляется в спортзал. Болеть за нашу женскую сборную по волейболу.

Шум стоит нереальный. Идет третий сет, и от него, собственно, зависит исход всего матча.

— Не ну, блин, на наших девок хоть смотреть хочется, а эти жирафихи из кадетки вообще ни о чем! — ворчит над ухом Бондаренко.

Но так-то оно так.

С опаской кошусь на годзиллу, стоящую в третьей линии. Ей бы вид спорта сменить. В борцы сумо податься, например.

— Я с той шпалы угораю, — похрюкивая, хохочет Пилюгин, указывая при этом пальцем на нескладную высоченную брюнетку.

— Сдать бы ее в цирк, и ходули не нужны.

— Гол забила… — недовольно цокаю языком.

— Вот ведь вобла сушеная!

— Минус два часа из жизни. Лучше бы на маникюр сходила, — горестно вздыхает Ника, рассматривая свои когти. Им бы даже Крюгер позавидовал.

— А рыжая ниче так смотрится в этих шортах, — подмечает Бондаренко.

— Саша всегда красивая, — нахмурившись, выдает Камиль.

Вот те раз! А че это мы к Харитошке неравнодушны?

Хохотнув, толкаю его в бок, но он никак на меня не реагирует. Стоит, блин, весь из себя такой скала. Давно б уже подкатил е-мое…

— Да ну елки-палки!

Снова пропустили.

Пока команда совещается, трибуна люто негодует.

21:19. Не в нашу пользу.

Харитонова идет на подачу. Мяч принимает годзилла. Передает шпале, и та пытается забить еще один гол в первую линию, но там Дашкет.

— Вооо! Молоток Арсеньева!

Разозлилась. Щас стопудово будет рвать и метать.

— Супер, детка!

— Повезло, — скучающим тоном комментирует Ника.

— Болельщик из тебя отстой, зай.

Показывает мне средний палец.

Коза. Обиженку из себя корчит. Не может принять тот факт, что я решил временно от нее отдохнуть.

Подача. Разыгрывают мяч. Обманка. И Дашка снова забивает.

Крутая комбинация однако.

— Еее!

Народ оживляется и начинает активно подбадривать девчонок.

— Красавчик! Видели, как она их надурила?

— А под каким углом забила гол! — восхищается Цыбин.

— Выкусите, верзилы стремные! — орет как ненормальный Бондаренко.

Циркуль, сидящая неподалеку от нас, демонстрирует ему кулак.

— Не ну а че, Элеонора Андреевна, вы их видели? — оправдывается он. — Никакой эстетики!