Ария Маргариты

Я понял, Но поздно — Ты все приняла серьезно, Я слое утешенья,

Увы, найти не смог…

Одно лишь желанье — Стать холодней, чем камень, Быстрее, чем ветер,

А ветер догнать нельзя!

Не знаю, что будет,

Кто завтра тебя разбудит,

Но в следующей жизни Ты вновь найдешь меня.

Сюжет №3

Вечер. Захотелось подпустить немного своего любимого, призрачно-мистического. Вспомнился отчаявшийся Христос из черного мрамора, застывший в нише кирпичной стены Донского монастыря. Желтые листья, красно-бурый камень, чернота одеяния Спасителя, который, в какой бы точке ты ни стоял, внимательно следит за тобой. Если возникнет желание познакомиться с ним поближе, войдите на территорию монастыря, пройдите немного вперед и сверните направо, мимо надгробий старых масонов… За вами может увязаться занудливый охранник, не давая подойти к Христу, со стороны жилых помещений к вам могут направиться черными антирок-н-ролльными воронами чересчур бдительные обитатели келий. «Хватать! Чужих не пускать!» Раньше наша компания приходила сюда запросто, за монастырскими стенами царила удивительная тишина, словно кто-то действительно Всемогущий и Заботливый вырезал кусочек этого мира из общего полотна и давал входящим и вписывающимся в него возможность насладиться покоем… Мы шли к всепонимающему Христу в нише, мимо тяжелых каменных саркофагов со всевидящим оком на крышках, заодно заходили и в часовенку, где сидел другой, тоже черномраморный, Christ, разведя в изумлении руки… Та скульптура Антокольского называлась, кажется, «Христос в пустыне».

– А не скажете ли Вы, – очень вежливо обратилась я к местному монаху, уже полчаса бубнившему, что во время службы посторонним находиться на территории монастыря запрещено, — а не скажете ли Вы, куда перевезли скульптуры Антокольского из этой…

– Не знаю я никакого вашего Антокольского, — оборвал меня на полуслове монах, зыркнув глазом, – а находиться посторонним на территории во время… и т.д., и т.п.

«Рост количества монастырей и церквей в наши дни, — примерно так писал умнейший человек прошлого француз Виктор Гюго в романе «Отверженные», — свидетельствует лишь об упадке государства». Да с цитатником Гюго к нашим властям не подъедешь…

Когда неулыбчивый монах не дал мне посмотреть в глаза печального Иисуса, я еще раз пожалела, что не наделена способностью ни испепелять взглядом, ни проходить сквозь камни…

Судя по тому, что происходит на родных просторах и в головах наших государственных управителей в отношении религии, очень скоро на Руси будет введено принудительное или насильственное крещение… Как некогда, в конце X века, князь Владимир загонял киевлян в Днепр, а потом послал Добрыню в Новгород приводить к истинной вере язычников-новгородцев «огнем и мечом». «Огня и меча» в наши дни в прямом смысле может и не быть, но черные списки нехристей, не постящихся, как наипервейшие госчиновники, стукачество на не выказывающих должного почтения к ликам и благостным лицам священнослужителей, решающих политические и государственные проблемы (а ведь церковь законом отделена от государства!), освящающих депутатские бани и пр., – войдут в обиход и станут неотъемлемой частью напряженной жизни россиян XXI века.

Нет, не найти нам золотой середины — чтоб не шарахаться от одной крайности в другую: сначала взрывать храмы, расстреливать священников, а потом с помпой и под истошные вопли неофанатиков строить новые, холодные дома Бога, вместо больниц, приютов и библиотек… Отличный, между прочим, сюжет для очередной фантазии. Надо бы подумать.

(…Последняя моя попытка свидеться 19 февраля 2002 года со стоящим в нише странным Спасителем закончилась неудачей: всю территорию Донского монастыря перегородили металлическими заборчиками с угрожающими табличками «Проход запрещен». Охранники, выслушав мою просьбу пропустить к Христу, терпеливо объясняли: «Не положено. Говорят, когда снег растает… Когда весна наступит. Сейчас никак нельзя. И фотографировать нельзя. Только с разрешения Наместника». — «Да мне бы на минуточку», — вяло продолжала я терроризировать стражей монастырского покоя, краем глаза наблюдая за двумя смешливыми монашками… Трое теток с. бесноватыми глазами носились от одной церковной лавки к другой, вырывая друг у друга из рук какую-то бумажную иконку. Кусты монастырских роз, укутанные по случаю зимы мешковиной, напоминали расставленные в некоем тайном порядке чьи-то отрубленные головы… Как поступила бы я, окажись на месте Отца-Наместника? Если бы вот так приперлась ко мне какая-нибудь обуреваемая сомнительными идеями обнародовать любимую скульптуру дамочка? «Конечно, конечно… – сказа-га бы я и не думая ставить всякие перегородки-загородки на монастырских тропах, – проходите, дочь моя! Запечатлевайте образ Спасителя нашего, донесите его до страждущих этого дивного света! Да снизойдет на них благодать…» (или что-то в этом роде, за правильность выбранной лексики не ручаюсь, но настроение должно быть именно таким). Вот если скажет так священник, тогда можно считать, что он отработал свое звание «ловца душ человеческих». В противном случае — считайте, что десяток-другой душ возможных истинно поверивших он отпугнул от Храма и дела своего.)

Очередной вариант текста:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Неясные тени Сети плетут на стенах, И ты постепенно

Превратишься в тень сама.

Все вечные страхи Станут никчемным прахом, Вчерашние слезы

Смахнет ночная тьма.

Засыпай (ara, вот оно!) На руках у меня засыпай, Без обид и стыда Засыпай! Под шаманство дождя Засыпай… Я уиду,

(Но) чуть позже… прощай!

Легка и свободна, Ты делаешь что угодно, Проходишь сквозь камни

К тому, кто так любим.

Бросаешь всем вызов, Но вызов тоской пронизан, Крик тени неслышен,

Смех тени неуловим!

А новый день снова Солнце мешает с болью, И жить снова страшно,

Еще страшней умереть,..

Твой сон — твоя крепость, Ночь красит черным небо, Ты ждешь, чтобы тени

Смели на стенах сеть…

Вполне осборновский вариант по духу, особенно если перевести на английский.

«Жить снова страшно, еще страшней умереть» — в несколько измененном виде эта строчка перекочует в другую терентьевскую песню. Я воспроизвела слова одной милой девушки, испуганной взрывами домов в Москве и несколько дней спавшей в парке на лавочке.

Почему все-таки одна строчка может кочевать из текста в текст? Да потому, что, если идея или образ хороши, но они не проходят музыкантскую «цензуру», их жалко, и хочется куда-нибудь пристроить. Так никто не делает? На здоровье, пусть не делает. У меня один из дедов одно время был крепким хозяином, середняком. У него ничего в хозяйстве не пропадало, видимо это дедушкины гены не дают мне бросать ценные мысли на ветер.

Сюжет №4 (уже ближе к окончательному варианту)

От края до края Небо в грозе сгорает, И в нем исчезают И надежды, и мечты…

Ни пепла, ни дыма, Печалью невыносимой Душа захлебнется С наступленьем темноты.

Никто не заметит, Как быстро наступит лето, Как белое войско Вновь отправит к нам зима.

А жизнь все короне, И все беспощадней ночи, И тени с рассветом Похищают имена.

Хозяин Вселенной, Дай мне разрушить стену!

Ее ты построил Между миром всем и мной,

Стою на дороге, Один в грозовом потоке, Изранен грозою, Рожденный вновь грозой…

Вот где собака, т.е. пес, т.е. Горец зарыт! Представляю старика Кипелыча, объятого сотней светящихся белым змеек на фоне грозового неба, с развевающимися волосами, с безумным взором. Вот он, став Бессмертным, поднимает вверх руки, туда, куда имеет обыкновение на скоростном лифте подниматься Хозяин (он же Мастер) Вселенной. Молнии – удар за ударом, жало небесного огня уходит в землю у самых Валеркиных ног, и вот вокалист растет, растет, пропитанный дивным живительным электричеством, и заполняет собой все поднебесье. Н-да, красиво, но не прошло!

Сюжет №5 (слюнявый)

В нем появляется еще один уже хорошо узнаваемый фанатами фрагмент окончательной версии.

Люблю больше жизни Голос такой капризный, Люблю смех твой громкий И всезнающий твой взгляд.

Когда засыпаешь — Ангел к тебе слетает, Смахнет твои слезы, И домой летит назад.

Во сне хитрый демон Может пройти сквозь стены, Дыханье у спящих Он умеет похищать,

Бояться не надо, Моя душа будет рядом, Твои сновиденья До рассвета охранять.

Твой крест я на плечи Взял бы, но я не вечен, Исчезну я первым, Стану гостем тишины.