Аризона на троих. Самый быстрый

В это время за распашными створками салуна показались Генри и Алисия. Жестом показав им чтобы входили смелее, Джед справился у хозяина о наличии свободных комнат, заказал четыре яичницы с ветчиной, и вскоре вся компания, включая индейца, уселась за свободный стол.

Послеобеденное солнце уже заглядывало под деревянный балкон, доставало до стоящих у окон столов, кидало на некрашеный деревянный пол тени букв, набитых снаружи на окно белой краской через трафарет: «SONORA». Табачный дымок в этой части салуна превращался из серого в голубой, а цвет виски из чайного становился янтарным. Генри не сводил с индейца восхищённого взгляда, но не решался обращаться непосредственно к нему.

– Это и есть тот приятель, с которым вы должны были встретиться в Редстоуне? – дождавшись утвердительного кивка от Джеда, Генри негромко спросил: – Из какого он племени?

– Он апач-аравайпа, – ответил Джед. – Зовут Кривой Томагавк.

Подтверждая слова Джеда, индеец с достоинством склонил голову.

– Необычное имя, – заметил Генри.

– У индейцев все имена необычные.

Генри наконец решился обратиться непосредственно к апачу:

– Я представлял себе индейцев немного другими, – развевающиеся на скаку волосы, набедренные повязки.

Так как апач не торопился с ответом, за него снова ответил Джед:

– Томагавк давно среди белых и перенял многие наши обычаи.

Когда индеец, подтверждая его слова, в очередной раз склонил голову, Джед изогнул в скупой улыбке уголок рта.

– Ладно, Томагавк, мы знаем, как достойно должен держать себя сын племени аравайпа. Наш гость работает репортёром и приехал из очень далёких мест. Сдаётся мне, ему не терпится задать тебе сотню-другую вопросов.

В знак того, что не возражает, Кривой Томагавк снова склонил голову, и Генри с репортёрским рвением, смешанным с мальчишеским азартом, принялся сыпать индейцу вопросы, которые теснились в его голове как народ в буйной очереди.

Поняв, что разборок больше не будет, Мотылёк снова появился на пороге салуна: проскользнул под входными створками, насторожено прилёг на упругий живот, выжидая, не топнет ли кто-нибудь на него ногой. Видя, что никто не обращает на него внимания, он осторожно просеменил несколько футов в сторону стола от которого тянулись ароматы яичницы и ветчины, снова насторожено прилёг. Принюхался, пополз на животе, от нетерпения постукивая по полу хвостом.

Алисия в это время, не скрывая любопытства, прищурым взглядом изучала Джеда.

– Откуда такое почтение? – наконец спросила она. – Вы вызываете у посетителей этого заведения благоговейные чувства. Одно только ваше имя моментально переменило настроение публики.

– Два года назад в этом городишке устраивали турнир стрелков, – пояснил Джед, скромно глядя в свой стакан, донышко которого едва покрывал последний глоток виски. – Двум недоумкам я просто отстрелил кобуры, прежде чем они успели вытащить свои шестизарядники. Ещё двум пришлось прострелить руки, – они оказались неплохими стрелками, а я не хотел рисковать почём зря.

– Это был один из тех турниров, когда стреляют не по мишеням, а друг в друга?

– Когда чувствуешь себя мишенью и знаешь, что любая твоя ошибка может стать последней – это обостряет чувства.

– Никогда не понимала таких вещей, – в искреннем недоумении пожала плечами девушка. – Есть много других способов доказать своё превосходство в стрельбе.

Джед снисходительно усмехнулся:

– Это может понять только стрелок.

Заметив, как смотрят друг на друга Джед и Алисия, Генри неожиданно расстроился так, что даже перестал слышать апача. Рассеяно глянул на подползшего к нему пегого щенка, кинул ему кусок ветчины. Склонился, потрепал щенка за ухом, снизу от стола украдкой ревниво следя за Алисией, которая продолжала расспрашивать Джеда:

– И одного этого турнира было достаточно, чтобы обрести такую славу?

– На Дальнем Западе молва разлетается так же быстро, как песок во время пыльной бури. Ну и ко всему прочему, это был не единственный мой приезд в Редстоун. Год назад мне довелось спасти дочь местного судьи, – её взял в заложницы и удерживал в этом салуне сбежавший из тюрьмы бандит. Я вошёл через задний вход, – Джед отогнул большой палец, указывая им за спину. – Негодяй стоял за барной стойкой. Я прострелил ему руку и освободил девочку.

– Вы говорите об этом как о сущей безделице, – вошёл, освободил. Между тем, не каждый способен на такой поступок.

– Обычное дело для мужчины, – скромно ответил Джед.

Интерес к своей персоне со стороны женского пола был для Джеда делом обыденным, но в этот раз, он чуть ли не впервые в жизни почувствовал, как смущение накидывает на него свою невидимую петлю, которая путает мысли не хуже, чем обычное лассо путает ноги бычку перед клеймением.

Спасение подоспело от углового столика, в виде давненько не бритого ковбоя с бутылкой мескаля в руке.

– Это от ребят с ранчо Коннели. – Ковбой осторожно поставил бутылку на стол. – В знак уважения.

Джед ухватился за бутылку как утопающий за спасательный круг.

– Освобождайте стакан, мистер Нью-Йорк, – грубовато сказал он. – Знакомство с местной экзотикой пойдёт на пользу вашему репортажу.

Щенок, испуганный шагами ковбоя, сиганул из-под руки под стол. Генри выпрямился, в расстроенных чувствах, залпом осушил забытый за разговором стакан, отчаянно скривился:

– Ужас – не виски!

– Издержки Запада, – ответил Джед, разливая в стаканы мескаль. – Любое пойло здесь называют виски. Думаю, этот напиток вам понравится больше.

В порыве накативших на него чувств Генри решительно пригубил стакан с мескалём, но тут боковым зрением увидел на дне бутылки большого заспиртованного червяка. В ту же секунду мескаль фонтаном брызнул из его рта. Поперхнувшись, Генри надсадно закашлялся.

В салуне грянул хохот. О недавней перестрелке все уже забыли напрочь. Начали подходить ковбои, дружески похлопывать Генри по спине, чокаться с ним:

– Давайте, мистер Нью-Йорк, после глотка мескаля вам будет проще освоиться с нравами Аризоны.

Генри раскраснелся от напряжённого кашля, глаза его слезились, но он не мог ударить лицом в грязь. Собрав всё своё мужество, он скосил взгляд на отвратительного белого червяка, зажмурившись, опрокинул содержимое стакана в рот. Притихшие ковбои одобрительно загалдели.

В это время в салун вошёл мужчина лет сорока. Если бы не шерифская звезда на груди, его можно было принять за одного из тех нищих, которые сидят на крыльце деревянной церкви, расположенной в конце единственной улицы Редстоуна. Белая известковая пыль насквозь пропитала поля мятой шляпы, штаны до блеска засалены на коленях, кобура – пуста.