Аромат гибискуса

— В полном! — было забавно видеть, как меняется выражение лица Артема. Сначала испуганное, потом — растерянное. И — обреченное. Почему? Я не стала задаваться этим вопросом. Только поинтересовалась:

— Куда дальше?

Семейный отель на окраине, почти в пригороде. Вокруг трехэтажного коттеджа даже сад имелся! Но меня он мало интересовал. Первое, что сделала я, оставшись одна в комнате — бросилась к шкафу.

Дверцу ему заменяло огромное зеркало. И отражало оно нечто… странное. Теперь я поняла, почему и девушка в аэропорту, и таможенник в зеленой зоне, через которую мы прошли легко и непринужденно, так долго меня рассматривали.

Потому что та, что отражалась в гладком стекле, ничем не напоминало Еву Небо, которой едва исполнилось двадцать пять лет.

Из Зазеркалья смотрели бездонные глаза в обрамлении синяков. Чуть-чуть потолще щеки, и «здравствуйте, меня зовут панда». Но щек тоже не было. Кожа обтягивала скулы и, казалось, еще чуть-чуть, и сквозь неё проступят очертания зубов, как у мумии. Сходства добавляли безжизненные волосы цвета пакли.

Раздеваться, чтобы осмотреть себя целиком, не решилась. Хватило уже увиденного. Не отводя глаз от отражения, отступила на шаг, другой, пока не уперлась в кровать и с размаху уселась на пружинящий матрац. В голове осталась одна-единственная мысль: нельзя, чтобы Виктор увидел меня в таком виде.

Стука в дверь я не услышала. Очнулась, только когда отражение в зеркале задвигалось: рядом с кроватью стоял Артем.

— Так и думал, что даже куртку не сняла.

Эти простые слова прорвали плотину. Звуки, ощущения, эмоции хлынули разом, заполняя изнутри. Я вдруг услышала, как гудят за окном машины, как перекрикиваются дети, а откуда-то доносится умопомрачительный запах готовящегося мяса. А еще то, что мне очень жарко в куртке. Пискнув что-то невразумительное, я стала её стаскивать, но тут же заблудилась в рукавах.

— Дай, помогу! — хмыкнул Артем и выпутал меня из бежевой ткани. — Что хочешь на обед? Здесь хорошо готовят.

— Когда ты успел стать экспертом испанской кухни?

— Еще и французской. Знаешь, когда друзья по всему миру, они всегда посоветуют самые лучшие места для проживания. Переодевайся, я попрошу что-нибудь легкое.

У него не получилось. Хозяйка выставила на деревянный стол глиняные миски, наполненные чем-то густым и темным. Артем тут же отобрал у меня ложку:

— Наверное, это будет тяжело. Давай, я попрошу пожарить курицу.

— Еще чего! — возмутилась я.

Желудок требовал еды, то, чем его наполнили в самолете, уже переварилось. А эта похлебка так аппетитно пахла!

— Это чечевичный суп с кровяной колбасой! — попытался предупредить Артем, но голод от этого не утих.

Кроме чечевицы в тарелке обнаружилось много овощей, да и сам вкус — плотный, тягучий — пришелся мне по душе. А с ноздреватым, еще теплым хлебом… Ммм…

Испугалась я, только когда ложка заскребла по дну. Съесть столько жирной, тяжелой пищи после длительной голодовки! Но организм не подавал никаких признаков недовольства. Как и ребенок — ни тошноты, ни слабости. Напротив, в меня словно новые силы влились!

Запив все капучино с киви, которое тоже оказалось на столе, повернулась к Артему:

— Зачем ты меня сюда привез?

— Ты себя в зеркале видела? — ответил он вопросом. — Вижу, уже успела. Вот потому и привез. Чтобы на тот свет не отправилась.

— У меня выставка…

— Хватит прикрываться выставкой! — он неожиданно вспылил.

Ножки стула резко скрипнули о пол, а сам Артем заметался из угла в угол, благо в столовой кроме нас никого не было. Официантка быстро убрала со стола посуду и испарилась, оставив постояльцев выяснять отношения.

— Не смей! — он замер напротив, и ладони с силой ударились о столешницу. — На выставку ты давно забила. Как и на свою жизнь! И… на ребенка, — последнюю фразу Артем прошептал.

От боли в его глазах я отшатнулась. Неужели он так переживает за малыша? Конечно, Артем — отец, но после известия о беременности ничего не предпринял, сообщил только, что поможет воспитывать и растить.

— Ты понимаешь, что это убийство?

— Ничего подобного! — теперь вспылила и я.

Мы стояли друг напротив друга, сцепившись взглядами.

31

Чтобы я отступила? Не бывать такому!

Злость в глазах Артема сменилась тоской, а потом — растерянностью. И неожиданно стало понятно, что прав-то он! Выносить молчаливое обвинение становилось все труднее и пришлось сдаться:

— Да. Ты Верно. Похоже, я сошла с ума.

Захотелось плакать. Разреветься, сжавшись в комочек, закрыв лицо руками, чтобы хоть как-то отгородиться от этого беспощадного мира. Но нельзя. Не здесь. Не сейчас.

— Пойдем! — Артем уже не злился. От его голоса стало спокойно, словно я долго мерзла, а кто-то подошел и укутал теплым одеялом, согрел, напоил горячим чаем с корицей.

— Перенервничала? — Он уже забыл о недавней ссоре. Просто спрашивал, готовый помочь, чем сумеет. — Принести чего-то успокаивающего? Тут аптека недалеко, я быстро.

— Не надо, — стало очень стыдно. За этот всплеск злости, за то, что творила дома, за… за все. А смелости попросить прощения не было. Её никогда не бывает в таких случаях.

— Уверена? Ева, мне нужно уйти ненадолго. Справишься?

Уйти? Оставить меня одну?

Паника появилась на пустом месте. Почему-то стало страшно. Без поддержки, в чужой стране, с ужасным знанием английского… Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, загоняю иррациональность куда подальше.

— Да что со мной будет? Посижу, отдохну после обеда… Может быть, посплю.

В подтверждении челюсти свело длинным зевком. И спать захотелось на самом деле.

— Тогда ложись. И не бойся — я скоро вернусь.

Кровать манила облаком белоснежного белья, мягким одеялом, пухлыми подушками… Но еще больше хотелось в душ. Сколько я туда не заглядывала? Память услужливо вытащила на поверхность последнее посещение ванной. И полуголого Артема.

Стало жарко. Почему-то эти черные с синей полосой плавки подействовали… оглушающе. Как будто я не видела, что под ними! Пришлось напомнить себе, что я не только досконально знаю анатомию этого мужчины, но и ношу его ребенка. И что Артем теперь только друг и ничуть не возбуждает.

Ох, кому я вру? Это гибкое тело, обвитое тонкими мускулами, скрытыми под бархатистой кожей…

— Ева, ты — похотливая дура. — сообщила своему отражению в зеркале. Для этого пришлось рукой стереть со стекла осевший пар. — Ты же Виктора любишь!

И сердце больно ткнулось о ребра. Как птица о стекло, в кровь разбивая маленькое тельце.

И все-таки после горячего душа захотелось спать. Я нырнула в кровать и впервые за долгое время не бегала по гулким коридорам; не догоняла кого-то, опережающего меня на пару шагов и не тряслась от страха и отчаяния. Впервые за много дней я просто спала, забыв о сновидениях.