Артефакт острее бритвы

— Будешь являться сюда к шести утра и стажироваться до полудня. Раз в седмицу — выходной, но договариваться о конкретном дне надо загодя, — предупредил Первоцвет. — А на ночлег мы определим тебя… Мы тебя определим… А где заявки, а?

Он вопросительно поглядел на секретаря главного врача, и тот принялся рыться в забитых папками шкафах.

— Вы и на ночлег определяете? — удивился я.

— Ну а как же! Ты теперь круглые сутки на службе. За дневное дежурство будет капать целковый, за ночное — два. Поди, больше набегать станет, чем тебе по общей ставке причиталось?

— Больше, — признал я, — но не особо.

— Так это только голый оклад! — рассмеялся секретарь, плюхнув на стол папку в пару вершков толщиной. — Будет дюжина пациентов в день — пойдёт доплата. И дюжина — это с порчей третьей степени!

— Да для него эти степени пустой звук! — фыркнул магистр, выудил из папки стопку желтоватых листов и, зашелестев ими, снизошёл до пояснений: — Третья степень — это если порча только-только в теле угнездилась. Вторая — когда уже воспаление и отмирание тканей началось. Ну а первую при обширных повреждениях или поражении духа ставят. — Он оторвался от записей и посмотрел на секретаря. — Кстати! Запиши на меня ещё один случай второй степени.

— А проклятия? — уточнил я.

— Вне категории, штучная работа. — отозвался Первоцвет.

— Да! — встрепенулся я. — Мне во время плавания исходящий меридиан прожечь удалось! За очередную ступень возвышения какая-то доплата полагается?

Магистр отмахнулся.

— У тебя оклад все доплаты перекрывает. Хочешь — сходи во дворец правосудия на переаттестацию, но смысла в этом немного, — заявил он и вернулся к изучению бумаг. — Ладно, что тут у нас…

Я глянул на секретаря и прочистил горло.

— Магистр, на два слова…

Тот удивлённо воззрился на меня, но всё же вышел из приёмной в коридор.

— Понимаю, не с моими навыками на такое претендовать, но нельзя ли дать направление в главную усадьбу? Просто туда получила назначение одна барышня…

— Нет, к усадьбе приписан постоянный врач! — отрезал Первоцвет и задумался, после пробормотал: — Крайне востребованный специалист, от пациентов отбоя нет. Вечно в разъездах… — Он непонятно чему улыбнулся и уставился на меня своими налитыми кровью глазами. — Знаешь, мой юный друг, направление я выписать могу… Скажем, за тридцать целковых. Наверняка сходишь впустую, но хоть какой-то шанс будет. Интересует?

Торговаться я начал исключительно по привычке. Ничего из этого не вышло, цену не сбил ни на грош, не удалось и столковаться об отсрочке. Магистр прямо в приёмной составил распоряжение о выплате мне в счёт жалования трёх десятков целковых, я получил их в кассе и обменял на заветное направление ночным дежурным в главную усадьбу.

Задумался, не свалял ли дурака, выкинув деньги на ветер, но сразу махнул рукой. Не так уж и много с меня содрали, если разобраться. В сравнении с общей суммой долга — так уж точно.

Ни Дарьяна, ни учеников школы Мёртвой руки на улице не обнаружилось, я закинул на плечо вещевой мешок и двинулся к главной усадьбе. По пути немного заплутал и набрёл на лавку с ремнями и всякими кожаными штукенциями, заглянул внутрь и справился у старичка-приказчика, не получится ли пошить ножны к скальпелю.

Дедок придирчиво изучил чуть отливавший зеленью клинок, взвесил его в руке и покачал головой.

— Пошить ножны — много ума не надо. Хоть на оружейный ремень, хоть на бедро. Только, шибко вещь… своеобразная. Такую не всякий на всеобщем обозрении носить станет.

Старикан выжидающе уставился на меня, я его поторопил:

— И?

Дед повернул скальпель и сказал:

— Можно сделать чехол за спину вдоль пояса. В глаза бросаться не будет, да и куртка прикроет.

— Годится! — кивнул я, и старик занялся обмерами ампутационного ножа.

Ну а пока он возился с линейкой, я присмотрел себе перчатки, пошитые из ткани и пропитанные соком какого-то местного растения. По словам старика, они не промокали и могли прослужить столько же, сколько кожаные, а стоили впятеро дешевле. Впрочем, и так меня ободрали как липку, после чего велели приходить за ножнами через два-три дня.

В скверике перед главной усадьбой дежурили прежние стрельцы, я по-приятельски кивнул им, поднялся на крыльцо и позвонил. Слуга открыл тоже — прежний. Как и в прошлый раз он принял направление и в дом не запустил, оставил дожидаться ответа на улице. И даже напыщенный тиун — столько гонору для старшего слуги! — встретил всё столь же неприветливо.

— Не понимаю, зачем вас прислали, — холодно объявил он в передней. — В усадьбе есть постоянный врач!

— Насколько понимаю, вопрос в его чрезвычайной востребованности. Я здесь буду лишь ночевать.

Баюн смерил меня долгим немигающим взглядом, после скомандовал:

— Идём!

Полутёмным коридором мы прошли в задние помещения, там в одном из кабинетов меня принял местный врач. Светившие в окно лучи закатного солнца резанули по глазам, и сначала я разглядел забитые толстенными фолиантами шкафы, потом только проморгался и обратил своё внимание на красавчика лет тридцати с завитыми усиками и напомаженными волосами. Наряд его нисколько не уступал одеяниям франтов из школьного дворянства — за морем мне никого столь тщательно следящего за своей внешностью встречать покуда ещё не доводилось.

Тиун подошёл к хозяину кабинета и протянул ему поднос с направлением. Врач взял его, а я уставился на человеческий скелет, стоявший на всеобщем обозрении рядом с камином.

— Патент! — отвлёк меня от столь необычного предмета обстановки резкий возглас франта. За этим дело не стало, но дружелюбия в голосе хозяина кабинета не прибавилось ни на грош. Скорее уж — наоборот. — Да этот сморчок издевается! — взорвался врач, ничуть не смущённый присутствием старшего слуги. Красавчик уставился на меня и глаза его налились недобрым багряным огнём. — На кой чёрт Первоцвет тебя сюда прислал? Отвечай!

Не могу сказать, будто на меня так уж сильно надавили, но врать сейчас показалось идеей не из лучших.

— Сам попросился, — ответил я чистую правду. — В усадьбу служанкой определили одну небезразличную мне барышню…

— Это так, магистр, — бесстрастно произнёс Баюн, всё так же стоявший у стола с подносом в руке.

Хозяина кабинета после этого аж подбросило.

— Жалкий недоучка! — взорвался он и махнул рукой.

Я не сплоховал и отгородился от сорвавшихся с его пальцев багряных брызг отторжением, но те обернулись роем красных мошек, легко обогнули защитный барьер и окутали мою голову, проникли в нос и рот, а через дыхательные пути и в лёгкие, затянули их багряной то ли плёнкой, то ли плесенью. Внутренним зрением та ощущалась предельно отчётливо, именно из-за неё и стало недоставать воздуха. Хватанул его ртом, закашлялся — без толку. Только головокружение накатило.