Артур и Джордж

Но позднее, когда они распрощались и Артур взял кэб, чтобы ехать к Джин, его начали одолевать сомнения. Как там говорится? Люди готовы простить тебе все, но только не оказанную тобой помощь. Как-то так. А здесь, вероятно, реакция оказалась еще и преувеличенной. При ознакомлении с делом Дрейфуса его поразило, что многие из тех, кто пришел на помощь этому французу, кто страстно выступал в его защиту и расценивал его дело не столько как великую битву Правды с Ложью или Законности с Беззаконием, сколько как объяснение или даже определение их родной страны, – что многие из них были далеки от восхищения полковником Альфредом Дрейфусом. Его считали сухарем, холодным педантом, отнюдь не источавшим нектара благодарности и человеческого доброжелательства. У кого-то сказано: жертва обычно недотягивает до мистического ореола того, что с ней приключилось. Типично французское изречение, но оттого не обязательно ошибочное.

Впрочем, и это, быть может, несправедливо. Впервые увидев Джорджа Эдалджи, он поразился, что такой субтильный, тщедушный молодой человек смог выдержать три года каторжной тюрьмы. От удивления он, конечно же, не задумался, чего стоили Джорджу эти три года. Вероятно, единственным способом выжить была всепоглощающая, с утра до ночи, сосредоточенность на подробностях собственного дела: чтобы в любой момент вызывать в памяти необходимые факты и доводы, нужно было выбросить из головы все остальное. Только так удалось вынести и чудовищную несправедливость, и омерзительные перемены всего уклада жизни. Так что не стоит ожидать от Джорджа Эдалджи слишком многого, в том числе реакции свободного человека. Стать таким, как прежде, он сможет лишь в случае полного оправдания и получения компенсации.

Прибереги свою досаду для других, сказал себе Артур. Джордж – хороший парень, да к тому же он невиновен, но это не повод требовать от него святости. Требовать от него большей благодарности, чем он может выразить, – это все равно что требовать от каждого критика провозглашения гениальности любой твоей новой книги. Да, прибереги свою досаду для других. К примеру, для капитана Энсона, чье письмо, доставленное нынче утром, содержало очередной пример хамства: категорический отказ признавать, что животных могли калечить при помощи конского ланцета. И в довершение всего – безапелляционное: «На вашем рисунке – примитивный медицинский ланцет для вен». Вот так-то! Артур не стал беспокоить Джорджа этой дополнительной провокацией.

Помимо Энсона, раздражение вызывал и Уилли Хорнунг. Зятек выдал новую шутку, которую за обедом пересказала Конни. «Что общего между Артуром Конан Дойлом и Джорджем Эдалджи? Не знаешь? Сдаешься? И одного и другого быстро выпускают». Артур беззвучно зарычал. «Быстро выпускают» – это остроумно? Если абстрагироваться, кое-кто, по мнению Артура, мог бы сказать, что да. Но на самом-то деле… Или он уже теряет чувство юмора? Говорят, в пожилом возрасте такое случается. Нет уж… дудки. Тут он уже начал раздражать сам себя. И впрямь очередная примета пожилого возраста.

Тем временем Джордж оставался в Гранд-отеле, все в том же салоне с письменными принадлежностями. Настроение у него было хуже некуда. Он выказал сэру Артуру позорную непочтительность и неблагодарность. И это после долгих, долгих месяцев, в течение которых тот работал над его делом. Джордж сгорал со стыда. Необходимо отправить ему письмо с извинениями. И все же… все же… добавлять что-либо к тому, что он уже сказал, было бы нечестно. Точнее так: скажи он больше того, что уже сказано, пришлось бы волей-неволей быть честным.

«Меморандум о возбуждении дела против Ройдена Шарпа», подготовленный сэром Артуром для отправки в Министерство внутренних дел, он прочел. И конечно же, неоднократно. Причем с каждым разом утверждался в своем впечатлении. Вывод, неизбежный профессиональный вывод сводился к тому, что этот документ никак ему не поможет. А вдобавок, по его разумению (о чем он даже заикнуться не посмел во время их беседы), позиция сэра Артура, требовавшего возбудить дело против Шарпа, смахивала, как ни странно, на позицию Стаффордширского полицейского управления, возбудившего дело против него самого, Джорджа Эдалджи.

Прежде всего, позиция эта – один к одному – основывалась на письмах. Сэр Реджинальд Харди в своей заключительной речи на заседании суда в Стаффорде заявил, что автор писем, по всему, и есть тот изувер, который калечил скот. Эта в открытую обозначенная связь подверглась справедливой критике со стороны мистера Йелвертона и его единомышленников. А теперь сэр Артур устанавливает точно такую же связь. Отправной точкой для него стали письма, и уже через их посредство он выявил руку Ройдена Шарпа, все его приезды и отъезды. Эти письма сейчас изобличали Шарпа точно так же, как прежде изобличали Джорджа. И если сейчас сделан вывод, что Шарп вместе со своим братом умышленно написали эти письма, чтобы подставить Джорджа, то почему нельзя точно так же заключить, что написал их кто-то совсем другой, чтобы подставить Шарпа? Если в первом случае это оказались фальшивки, почему во втором случае они должны считаться подлинными?

Аналогичным образом все приведенные сэром Артуром доказательства являются косвенными, а многие – еще и производными. Вполне возможно, что нападение на женщину с ребенком совершил Ройден Шарп, да только его имя нигде не фигурировало, и полиция никаких следственных действий не предприняла. Три с лишним года назад миссис Грейторекс услышала некое заявление, которое не сочла нужным предать гласности, а теперь вдруг вспомнила – при упоминании имени Ройдена Шарпа. Вспомнила она и некие слухи, если не сказать досужие сплетни, дошедшие до нее от жены Шарпа. Ройден Шарп из рук вон плохо учился в школе, но, будь это достаточным доказательством преступных намерений, в тюрьмах было бы не протолкнуться. Якобы Ройден Шарп странным образом реагирует на фазы Луны – за исключением тех случаев, когда не реагирует на них вовсе. Далее, из дома, где живет Шарп, в темноте легко выскользнуть незамеченным – точно так же, как из дома викария и множества других окрестных домов.

От одних лишь этих соображений у любого солиситора упало бы сердце, но было кое-что и похуже, намного хуже. Единственным вещественным доказательством сэра Артура послужил оказавшийся в его распоряжении конский ланцет. Но какова юридическая значимость подобного предмета, добытого подобным способом? Третье лицо (а именно сэр Артур) побудило четвертое лицо (а именно мистера Вуда) к противоправному проникновению в жилище другого лица, Ройдена Шарпа, с целью хищения предмета, который затем пришлось везти через полстраны. Нетрудно понять, почему эта улика не была передана в полицейское управление Стаффордшира, но ее следовало оставить на хранение у официального лица, имеющего должный юридический статус. Хотя бы у адвоката-солиситора. А так действия сэра Артура только дискредитировали улику. Даже полицейские знают, что для входа в дом необходимо либо предъявить ордер на обыск, либо заручиться четким и недвусмысленным разрешением домовладельца. Признавая, что в уголовном праве он не специалист, Джордж все же подозревал, что сэр Артур подбил сообщника на кражу со взломом и тем самым обесценил самое важное вещественное доказательство. Ему еще очень повезет, если он избежит обвинения в сговоре с целью совершения кражи.

Вот куда завела сэра Артура чрезмерная увлеченность. А виной всему, решил Джордж, не кто иной, как Шерлок Холмс. Сэр Артур оказался под пятой своего творения. Холмс, проявив чудеса дедукции, тут же передавал официальным лицам злодея, у которого вина была написана на лбу. Но Холмсу ни разу не довелось стоять на свидетельской трибуне, где в считаные часы все предположения, и догадки, и безупречные умопостроения разбиваются в пух и прах такими, как мистер Дистэрнал. Действия сэра Артура оказались равносильны тому, чтобы выйти на луг, где могли остаться следы преступника, и исходить его вдоль и поперек, сменив несколько пар башмаков. Из-за своей горячности он разрушил судебное дело против Ройдена Шарпа, невзирая на стремление к обратному. И все это – по вине мистера Шерлока Холмса.

Артур и Джордж

Держа в руках «Доклад Комиссии Гладстона», Артур может лишь порадоваться, что дважды не прошел в парламент. По крайней мере, он избавлен от прямого стыда. Вот, значит, как они обстряпывают свои дела, вот как зарывают в землю дурные вести. «Доклад» был обнародован без предупреждения, в пятницу, накануне Духова дня. Кто станет читать о судебной ошибке, направляясь поездом к морскому побережью? Кто останется в пределах досягаемости, чтобы дать квалифицированный отзыв? Кто вообще вспомнит этот доклад, вернувшись к работе после Троицы? Дело Эдалджи – в нем же поставили точку несколько месяцев назад, разве нет?