Артур и Джордж

– Мистер Эдалджи, хочу вас поблагодарить.

И опять он теряется. Неужели они уже вскрыли свадебные подарки? Нет, не может быть. О чем же она говорит?

– Ну, я не был уверен, что вам может пригодиться…

– Нет-нет, – прерывает она, – я не о том.

И снова улыбается. Серо-зеленые глаза, отмечает про себя Джордж, золотистые волосы. Он на нее таращится?

– Я хочу сказать, что отчасти благодаря вам этот счастливый день наступил тогда, когда наступил, и так, как наступил.

Теперь Джордж окончательно сбит с толку. И – да, он на нее таращится и сам это понимает.

– Нас в любой момент могут перебить, и вообще я не собиралась ничего объяснять. Возможно, вы никогда не узнаете, что я имею в виду. Но я вам так благодарна, что вы даже представить себе не можете. А потому ваше присутствие здесь вполне закономерно.

Джордж все еще размышляет над этими словами, но тут вихрь шума уносит новоиспеченную леди Конан Дойл. Я вам так благодарна, что вы даже представить себе не можете. А через несколько мгновений уже сам сэр Артур пожимает ему руку, говоря, что каждое слово его речи было искренним, хлопает Джорджа по плечу и переходит к следующему гостю. Невеста исчезает, потом возвращается в другом платье. Провозглашен последний тост, осушены бокалы, звучат последние здравицы, и новобрачные отбывают. Джорджу остается только распрощаться со своими временными друзьями.

На другое утро он купил «Таймс» и «Дейли телеграф». В первой газете его имя значилось между именами мистера Фрэнка Буллена и мистера Хорнунга, во второй – мистера Буллена и мистера Хантера. Оказалось, те белые цветы, которые он так и не опознал, носят название бермудских лилий. А сэр Артур и леди Конан Дойл, как выяснилось, после приема уехали в Париж, откуда путь их лежал в Дрезден и Венецию. «Новобрачная, – прочел он, – выбрала для путешествия костюм цвета слоновой кости, отделанный белым сутажем, с гипюровыми рукавами и лифом и с тканевыми зарукавьями. На спине жакет был прихвачен в талии пуговицами с золотошвейным узором. Спереди по бокам гипюровой шемизетки ниспадали мягкие тканевые драпировки. Все элементы костюма изготовлены модным домом Дюпри-Ли».

Джордж почти ничего не понял. Описание звучало для него так же загадочно, как слова, услышанные им накануне от обладательницы этого костюма.

Он задумался, суждено ли ему самому когда-нибудь вступить в брак. Прежде, когда он на досуге воображал такую возможность, местом действия неизменно виделась ему церковь Святого Марка: венчание проводил его отец, а мать не сводила гордого взгляда с сына. Вообразить лицо невесты не получалось, но это его нисколько не тревожило. Впрочем, после его мытарств это место уже казалось ему неприемлемым, что подрывало возможность события как такового. Потом его мысли переключились на Мод: суждено ли ей вступить в брак? А Хорасу? О нынешней жизни брата он почти ничего не знал. Хорас отказался присутствовать на суде и ни разу не навестил его в тюрьме. Время от времени младший брат удосуживался прислать какую-нибудь несуразную открытку. Домой Хорас не приезжал уже несколько лет. Как знать, может, и жениться успел.

Джордж не знал, увидит ли еще когда-нибудь сэра Артура и леди Конан Дойл. В ближайшие месяцы и годы в Лондоне ему предстояло отвоевать для себя тот образ жизни, какой он некогда вел в Бирмингеме, а новобрачным – начать новое существование, приличествующее всемирно известным писателям и их молодым женам. Он с трудом представлял, как у него могут сложиться отношения с супругами при отсутствии общего дела. Вероятно, в этом вопросе он проявлял излишнюю чувствительность или излишнюю застенчивость. Но он пытался вообразить, как приезжает к ним в Сассекс, или ужинает с сэром Артуром в его лондонском клубе, или принимает чету в своем жилище, самом скромном, какое только сможет себе позволить. Нет, это, по всей видимости, была недосягаемая сцена из какой-то чужой жизни. Вероятнее всего, им больше не суждено было встретиться. Однако три четверти года их пути пересекались, и если вчерашнее торжество ознаменовало конец этих пересечений, Джордж, наверное, не особо возражал. Наоборот, отчасти он даже предпочитал, чтобы все сложилось именно так.

Часть четвертая Окончания

Джордж

Во вторник Мод за завтраком без единого слова протянула через стол свою «Дейли геральд». Накануне утром, в девять часов пятнадцать минут, в своем сассекском имении Уинделшем скончался сэр Артур. «УМЕР, ВОСХВАЛЯЯ ЖЕНУ», – сообщает заголовок. А ниже: «„ТЫ – ЧУДО!“ – говорит создатель Шерлока Холмса». И далее: «БЕЗ СКОРБИ». Джордж читает, что в находящемся в Кроуборо особняке «мрака нет»; шторы намеренно не задергивают, и только Мэри, дочь сэра Артура от первого брака, «горюет».

Мистер Денис Конан Дойл свободно пообщался со специальным корреспондентом «Геральд»: «не приглушенным, а естественным голосом, испытывая радость и гордость от возможности рассказать о покойном. „Это был самый прекрасный муж и отец из всех живших на свете, – сказал он, – и один из величайших людей. Немногие понимали степень его величия, потому что он был необычайно скромен“». Далее, как положено, следовали два абзаца сыновних восхвалений. Но третий абзац поверг Джорджа в смущение; ему даже захотелось спрятать газету от Мод. Имеет ли право сын говорить такое о родителях, тем более для печати? «Они с моей матерью до последнего дня сохраняли влюбленность. Заслышав его шаги, она вскакивала, как девочка, поправляла прическу и бежала его встречать. Не было влюбленных более пылких, чем эта пара». Мало того что это просто неприлично, Артура покоробило еще и бахвальство, особенно в соседстве с упоминанием о скромности самого сэра Артура. Тот никогда бы о себе такого не сказал. Сын продолжал: «Если бы не наша уверенность в том, что мы его не потеряли, моя мать не пережила бы его и на час».

Младший брат Дениса, Адриан, подтвердил постоянное присутствие отца в их жизни. «Я твердо знаю, что получу возможность с ним поговорить. Мой отец беззаветно верил, что после своего ухода будет и впредь с нами общаться. Верят в это и все члены его семьи. Не подлежит сомнению, что отцовские беседы с нами будут частыми, как и до его ухода». Но с долей осмотрительности: «Мы без труда узнаем его, когда он заговорит, однако здесь необходима осторожность: шутников хватает и с той стороны, и с этой. Вполне возможно, что они попытаются выдать себя за него. Но есть отличительные признаки, известные только моей матери: например, мелкие особенности речи, воспроизвести которые невозможно».

Джорджа охватило смятение. Печаль – как будто он потерял третьего из родителей, – нахлынувшая на него с этой вестью, казалась непозволительной: «НИКАКОЙ СКОРБИ». Сэр Артур ушел легко; его родные – за единственным исключением – не поддавались унынию. Шторы не задергивались, мрака не было. Кто он такой, чтобы объявлять себя понесшим утрату? Он не знал, можно ли поделиться этими сомнениями с Мод, которая, наверное, судит о таких вещах более здраво, но, по всей видимости, с эгоистических позиций. Скромность покойного требовала скромности в проявлении скорби от тех, кто его знал.

Сэр Артур дожил до семидесяти одного года. Некрологи отличались солидностью и теплотой. Всю неделю Джордж следил за новостями и с чувством неловкости отмечал, что излюбленная его сестрой «Геральд» публикует не в пример больше сведений, чем его «Телеграф». Планировались «ПОХОРОНЫ В САДУ», рассчитанные на «СУГУБО СЕМЕЙНОЕ ПРОЩАНИЕ». Джордж все раздумывал, не позовут ли его; он надеялся, что тем, кто в свое время был приглашен на свадьбу сэра Артура, позволят засвидетельствовать и его… он едва не сказал «смерть», но в Кроуборо это слово было не в чести. Его уход: его перемещение, как выразились бы некоторые. Нет, ожидания эти напрасны, – как ни крути, он не сойдет за члена семьи. Решив для себя этот вопрос, Джордж был слегка уязвлен, когда на другой день вычитал в газете, что на похоронах будет толпа из трехсот человек.

Зять сэра Артура, преподобный Сирил Энджелл, который отпевал первую леди Конан Дойл и венчал вторую, взялся отслужить панихиду в розарии Уинделшема. Помогал ему преподобный С. Дрейтон Томас. Мало кто среди собравшихся пришел в черном; Джин была в летнем платье с цветочным рисунком. Сэр Артур упокоился вблизи садовой беседки, которая так долго служила ему кабинетом. Из всех уголков мира поступали телеграммы; по железной дороге пришлось пустить состав вне расписания для доставки цветов. Когда их разложили вокруг места захоронения, оно, по словам одного из очевидцев, стало похоже на причудливый голландский сад, вымахавший в человеческий рост. Джин распорядилась сделать изголовье из британского дуба и вырезать на нем такие слова: «Клинок прямой, и сталь надежна». Спортсмен и доблестный рыцарь до последнего.