Артур и Джордж

– Джин, умоляю, не будь такой разумной.

– Ты хочешь, чтобы я стала неразумной?

– Только через мой труп.

– А с другой стороны? – поддразнивает его Джин.

– С тобой, – отвечает Артур, – другой стороны быть не может. Есть только одна сторона. Причем очень простая. И это единственное, что в моей жизни оказалось простым. Наконец. В кои-то веки.

Джорджа никто не утешает, никто не поддразнивает, никто не избавляет от бесконечного перекатывания в голове одних и тех же слов: человек «упрямый и злонамеренный, который позволяет себе недопустимые выходки, делая вид, что знает то, чего знать не может, с тем чтобы направить полицию по ложному пути, усложнив и без того чрезвычайно сложное расследование». Вот суждение, представленное обеим палатам парламента и Его Королевскому Величеству.

В тот же вечер некий представитель прессы обратился к Джорджу за комментариями по поводу доклада комиссии. Джордж заявил, что «глубоко разочарован результатом». Охарактеризовав доклад как «только первый шаг в верном направлении», он назвал все попытки приписать ему авторство писем Грейторекса «клеветническими и оскорбительными… беспочвенными инсинуациями, с которыми нельзя мириться до полного их опровержения и принесения извинений». Далее, «никакой компенсации не предложено. Признание судебной ошибки с необходимостью предполагает компенсацию за три года отбытого тюремного заключения. Я этого так не оставлю. Я потребую компенсации за причиненный мне вред».

Артур написал в «Дейли телеграф», назвав позицию комиссии «совершенно нелогичной и несостоятельной». Можно ли вообразить нечто более подлое и более неанглийское, вопрошал он, чем полное оправдание без возмещения ущерба? Он вызывался «за полчаса» продемонстрировать, что те анонимные письма не могли быть написаны Джорджем Эдалджи. Считая несправедливым перекладывать выплату компенсации для Джорджа Эдалджи на плечи налогоплательщиков, он предлагал, «чтобы соответствующая сумма была взыскана в равных долях с полиции Стаффордшира, суда квартальных сессий и Министерства внутренних дел – трех инстанций, которые равно повинны в этом фиаско».

Написал в «Дейли телеграф» и викарий Грейт-Уэрли, отметивший, что сами присяжные не вынесли суждения об авторстве тех писем и что все ложные выводы остаются на совести сэра Реджинальда Харди, который проявил «опрометчивость и нелогичность», когда заявил присяжным, что «написавший эти письма и есть тот, кто совершил преступление». Один видный судейский адвокат, присутствовавший на процессе, назвал заключительную речь председателя «прискорбным выступлением». Викарий указал, что и полиция, и Министерство внутренних дел обошлись с его сыном «в высшей степени возмутительно и бессердечно». О поведении и выводах министра внутренних дел и членов его комиссии: «Возможно, это дипломатия, государственная мудрость, но, будь он сыном английского сквайра или английского аристократа, они бы с ним так не поступили».

Высказал неудовлетворенность «Докладом» и капитан Энсон. В интервью стаффордской «Сентинел» он ответил на критику, задевшую «честь полицейского мундира». В ходе идентификации так называемых «противоречивых показаний» он просто-напросто обнаружил непонимание сущности оперативных действий. Помимо всего прочего, «неправда», что полицейские исходили из презумпции виновности Эдалджи. Напротив, Эдалджи попал под подозрение «лишь через несколько месяцев» после начала злодеяний. «В число возможных подозреваемых входили различные лица», которые постепенно отсеивались. И лишь на заключительном этапе «все подозрения сошлись на Эдалджи вследствие его пресловутой манеры скитаться по округе в темное время суток».

Это интервью процитировала «Дейли телеграф», которой Джордж в своем письме дал отпор. «Шаткие основания», на которых базировалось сфабрикованное против него дело, теперь стали явными. Что же касается фактов, он «никогда и ни под каким видом не „скитался по округе“ в ночное время» и, за исключением тех случаев, когда позже обычного возвращался из Бирмингема или посещал какое-либо местное празднество, «неизменно приходил домой около половины десятого вечера». В округе нет ни одного человека, которого с меньшей вероятностью можно бы встретить на улице в ночное время, а полицейские, очевидно, восприняли всерьез чью-то неудачную шутку. Далее, будь у него манера появляться на улицах в позднее время суток, об этом знал бы «многочисленный отряд» патрульных полицейских.

После Троицы и Духова дня установилась не по сезону холодная погода. Во время мотогонок трагически погиб сын миллионера, управлявший автомобилем в двести лошадиных сил. Наследники зарубежных престолов прибыли в Мадрид по случаю крестин инфанта. В Безье бунтуют виноградари: местная ратуша разграблена и сожжена крестьянами. И ни слова, причем уже много лет, о мисс Хикмен, женщине-хирурге.

Сэр Артур предложил взять на себя, полностью или частично, любые издержки, если Джордж надумает вчинить иск о диффамации капитану Энсону, министру внутренних дел или членам комиссии Гладстона. Джордж, сызнова выразив свою признательность, вежливо отказался. Некоторое возмещение ущерба ему уже выплачено заботами сэра Артура, благодаря его целеустремленности, самоотверженным усилиям, логике и склонности поднимать шум. Но шум, подумал про себя Джордж, не лучший способ достижения целей. Не от всякого жара бывает свет, не от всякого шума – движение. «Дейли телеграф» призывает к открытому рассмотрению всех аспектов дела; с точки зрения Джорджа, этого сейчас и нужно добиваться. Кроме того, газета начала кампанию по сбору средств в его пользу.

Артур между тем продолжал свою собственную кампанию. Никто не заинтересовался его предложением «за полчаса» продемонстрировать непричастность Эдалджи к написанию тех писем – даже Гладстон, публично заявивший обратное. Поэтому Артур вознамерился самолично доказать это Гладстону, членам комиссии, Энсону, Гаррину и всем читателям «Дейли телеграф». Этой теме он посвятил три пространные статьи со множеством собственноручных иллюстраций. Он показал, из чего видно, что письма определенно написал человек «совершенно иного круга», нежели Эдалджи: «сквернослов, грубиян, не знающий ни грамматики, ни приличий». Кроме того, Артур заявил, что Комиссия Гладстона уязвила его лично: в ее докладе «не содержится ни слова, которое позволило бы мне заключить, что мои доказательства приняты во внимание». Относительно зрения Эдалджи комиссия процитировала мнение «тюремного врача, фамилия которого не разглашается», оставив без внимания представленные Артуром заключения пятнадцати экспертов, «в числе которых ведущие окулисты страны». Члены комиссии просто-напросто включили себя в «длинный список полицейских, официальных лиц и политических деятелей», которые должны «смиренно извиниться перед этим человеком за ненадлежащее обхождение». Но пока не принесены такие извинения и не выплачена компенсация, «никакое взаимное украшательство хвалебной лакировкой никогда их не отчистит».

В течение мая и июня в парламенте непрерывно задавались вопросы. Сэр Гилберт Паркер поинтересовался, есть ли прецеденты невыплаты компенсации необоснованно осужденному и впоследствии полностью оправданному лицу. Мистер Гладстон: «Аналогичные случаи мне неизвестны». Мистер Эшли пожелал узнать, считает ли министр внутренних дел, что Джордж Эдалджи невиновен. Мистер Гладстон: «С моей точки зрения, задавать мне такой вопрос едва ли уместно. Он касается сугубо личного мнения». Мистер Пайк Пиз спросил, какую характеристику получил мистер Эдалджи в местах лишения свободы. Мистер Гладстон: «Положительную». Мистер Митчелл-Томпсон попросил министра внутренних дел назначить новое исследование почерка. Мистер Гладстон ответил отказом. Капитан Крейг попросил предоставить парламенту для ознакомления какие-либо записи, сделанные в ходе процесса для использования в суде. Мистер Гладстон ответил отказом. Мистер Ф. Э. Смит спросил, верно ли, что мистер Эдалджи уже получил бы компенсацию, если бы не сомнения насчет его авторства писем. Мистер Гладстон: «К сожалению, ответа на этот вопрос у меня нет». Мистер Эшли спросил, почему этого человека выпустили на свободу, если его невиновность доказана не полностью. Мистер Гладстон: «Вообще говоря, это вопрос не по адресу. Решение об освобождении принимал мой предшественник; впрочем, с его мнением я согласен». Мистер Хармуд-Баннер попросил огласить подробности сходных нападений на домашний скот, совершенных в период тюремного заключения Джорджа Эдалджи. Мистер Гладстон ответил, что в районе Грейт-Уэрли таковых было три: в сентябре тысяча девятьсот третьего, в ноябре тысяча девятьсот третьего и в марте тысяча девятьсот четвертого. Мистер Ф. Э. Смит спросил, в каком количестве случаев и в каком объеме за последние двадцать лет выплачивалась компенсация после признания судебного решения неудовлетворительным. Мистер Гладстон ответил, что за истекшие двадцать лет таких случаев зафиксировано двенадцать, причем в двух случаях суммы выплат были значительными: «В первом случае выплата составила пять тысяч фунтов стерлингов, а во втором сумма в тысячу шестьсот фунтов стерлингов была разделена между двумя лицами. В остальных десяти случаях размер выплат варьировался от одного фунта до сорока». Мистер Пайк спросил, во всех ли упомянутых случаях имело место полное оправдание. Мистер Гладстон: «Я не уверен». Капитан Фейбер попросил напечатать все полицейские отчеты и донесения, поступившие в министерство в связи с делом Эдалджи. Мистер Гладстон ответил отказом. И наконец, двадцать седьмого июня мистер Винсент Кеннеди спросил: «Эдалджи подвергается такому обращению из-за того, что он не англичанин?» Согласно протоколам парламентских заседаний, «[ответа нет]».

Артуру продолжали поступать анонимные письма и открытки с бранью; письма – в грубых желтых конвертах, заклеенных полосками гербовой бумаги. На всех стоял штемпель «Лондон С.-З.», но характер сгибов и помятостей указывал, что эти документы, по всей видимости, до отправки перевозились отдельно от конвертов – возможно, даже в чьем-то кармане, например контролера или проводника, – из центральных графств в Лондон. Артур объявил награду в двадцать фунтов за помощь в установлении личности автора.

Он обратился к министру внутренних дел и его заместителю мистеру Блэквеллу с просьбой о дополнительной беседе. В газету «Дейли телеграф» Артур сообщил, что приняли его «учтиво», но «с ледяным отсутствием сопереживания». А затем они «неприкрыто заняли сторону опорочивших себя должностных лиц» и создали вокруг него «атмосферу враждебности». Впоследствии лед не растаял и атмосфера не переменилась; правительственные чиновники выразили сожаление, что будут слишком заняты государственными делами, чтобы впредь уделять время сэру Артуру Конан Дойлу.