Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»

Увидев купающуюся Алёну, он обернулся и тихонько свистнул, подзывая старшего заставы Ивана Зарубина. Тот подошел к сидевшему на корточках Семену.

– Ты чего?

– Баба купается, голая… – ощерил он желтые крупные зубы. – Глянь, стать-то какая!

Иван Зарубин раздвинул кусты, глянул на купальщицу и нахмурился.

– И давно ты так пристроился? – сдвинув брови, спросил он.

– Да нет. Как увидел, так и тебя позвал. А что?

– А вот что, – расстегивая кожаный с серебряной бляхой пояс, тихо ответил Иван, – сейчас вразумлю.

Он сложил пояс вдвое и, размахнувшись, со свистом перетянул Сеньку Рыхлова вдоль спины.

Тот подскочил, словно ошпаренный. Вытаращив глаза, завопил:

– Сдурел, чай?

– Тихо, не шуми! – двинул ему под нос кулак, прошипел Иван Зарубин. – Не дай бог Алёна услышит, убью!

– Делов-то, на бабу глянул, – потирая ушибленное место, с обидой в голосе произнес Семен. – Не убудет с нее, чай.

– Я те дам бабу, – замахнулся Иван еще раз. – Не баба она тебе, а мать родная, атаман твой. Ты бы за матерью своей подглядывал?

– Так то другое, грех то.

– То-то грех. Вот и Алёну почитай за мать родную, – уже примирительно сказал Иван, – а для утех своих жеребячьих тебе и девок, поди, вдосталь.

Семен утвердительно кивнул головой и нехотя поплелся за Иваном.

– А ты почто с заставы ушел? – когда озеро скрылось за их спинами, строго спросил Иван. – Рази тебе не ведомо, что с того места, куда тебя службу поставили править, уходить нельзя?

– Ведомо.

– Так чего же ты, елова шишка, ушел?

Семен пожал плечами.

– Не подумавши… услышал будто на озере кто-то плещется, дай, думаю, погляжу.

– Смотри у меня, чтобы это в последний раз с тобой было, – строго предупредил Иван. – Да про то, что на озере Алёну видел, помалкивай!

– Будь в надеже, – заверил Семен.

– Сболтнешь где слово, сам язык вырву!

Купание принесло Алёне успокоение. Тихая мерная радость легла где-то глубоко и не волновала, не будоражила кровь. Ночь прошла, и пришло утро, а с ним пришли и новые заботы. Когда она проезжала заставу, Иван Зарубин доложил, что ночью пришло два десятка мужиков из Дьяковки, многие оружны. Говорят, что супротив бояр поднялись.

«Народ идет каждый день – и по одному, и толпами. Пожалуй, сотни три наберется мужиков, – думала Алёна, покачиваясь в седле. Она, кинув поводья, пустила коня шагом. – Тесно на арзамасской дороге мужикам стало, негде душу отвести. Дело надобно большое, чтобы всем работа нашлась. Поход надобен. На одном месте сидя, токмо разбоем промышлять. А поход – дело стоящее, – решила Алёна. – Только вот коней мало. Пешком далеко не уйдешь, – нахмурила она брови. – Ну, ничего. Коней у князей вдосталь, достанет и нам».

Алёна, решившись на поход, заторопилась в становище.

2

Вновь прибывающих Алёна встречала всегда сама. Дьяковцы ей как-то не глянулись. Вернее, ей с первого взгляда не пришелся по душе их старший: весь заросший, черный, с широким покатым лбом, сросшимися мохнатыми бровями, из-под которых в узких щелочках глаз поблескивали холодные, настороженные бусинки черных зрачков. Был он широкоплечий, приземистый. Казалось, что давит на его сутуловатые плечи непомерная тяжесть. Поступь была тяжелой, враскачку. Дышал он тяжело, причем широкие его ноздри раздувались при каждом вдохе, а при выдохе раздавалось сипение, как у запалившейся лошади.

– С чем пожаловали? – оглядев дьяковцев, спросила Алёна.

– Порадеть за общее дело, – выступив вперед, ответил старшой.

– А почто к нам? Поближе к деревеньке вашей ватажка есть. Вон Федька Сидоров под самым Арзамасом промышляет.

– Что верно, то верно. Слыхали мы про Федьку, да нам к тебе сподручнее.

– Что так? – допытывалась Алёна.

– Не воровать поднялись мы, землю воевать, – воскликнул мужик. – Молва в народе идет, что за правду стоишь, за обиженных, за бессомыг, за голь перекатную. Коли так, принимай нас всем скопом, головы свои доручаем тебе, – и старшой поклонился поясно. Поклонились и остальные дьяковские мужики.

– Ну что, – обернувшись, спросила Алёна у стоявших позади есаулов, – годятся мужики?

– Крепкие.

– Гожи, – раздались одобрительные голоса ватажников.

– Сами пришли, не гнать же.

– Добро! – подняла руку Алёна. – Принимаем.

Дьяковцы, разом повеселев, задвигались, заговорили.

– Тебя как звать-величать? – спросила Алёна старшого.

– Ильин, а имя мне Григорий – Ивана сын.

– Живешь-то как, землицы за тобой, чай, много?

– А почто про землю спросила? – замялся с ответом мужик.

Алёна засмеялась.

– Земля мне твоя не надобна, это я так, вижу одежда на тебе справная, вот и порешила, что хозяйство у тебя крепкое.

– Землицы хватает, да засевать нечем, – махнул рукой мужик.

– И скотина, поди, имеется?

– А как же без скотинки, не без того, – уклончиво ответил Ильин.

Алёна смерила мужика взглядом и, прищурившись, спросила:

– Так какую ты землю воевать собрался? Земли у тебя вдосталь, живешь справно, двор крепок?

– Не за себя, за них, – показал Гришка на дьяковских мужиков, – на бояр поднялся. Сердце кровью обливается, на них глядючи.

Дьяковцы ушли. Разошлись и ватажники. С Алёной остались только Игнат Рогов и Федор-кузнец.

– Не глянулся мне что-то Гришка Ильин, – задумчиво произнесла Алёна. – Расспросить бы о нем надобно, что да как…

– Выспрошу, – заверил Федор, – да и пригляжу за ним.

– Вот и ладно, – вздохнула Алёна. Помолчав, она добавила: – Пошли кого-нибудь за Иваном Зарубиным на дальнюю заставу, а как приедет, созывай есаулов и десятских на совет.

– Случилось что? – тревожно спросил Игнат.

– Дело есть до всех касаемо.

3

Арзамасского воеводу Леонтия Шайсупова одолевали тяжелые думы. Все чаще и чаще в округе воровские людишки не давали спуску ни конному, ни пешему.

Под Вадом Ивашка Чертоус засел, в тридцати верстах к Нижнему в Терюшевской волости Оксенка Федоров промышляет, под Арзамасом Федька Сидоров с ватагой, а самое обидное, что где-то под боком баба чертова – старица Алёна объявилась. От жалобщиков отбою нет: то один, то другой купец возвращается в Арзамас без товаров, все отбирают гулящие.