Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»

Вышло еще двое.

– Больше нет смелых, как я погляжу!

Стрельцы молчали, тревожно озираясь по сторонам.

– И ты был? – обратилась Алёна к молодому, растерянно вертевшему головой стрельцу.

– Нет! Вот те крест небесный, не было меня там! Я токмо на Троицу взят в стрельцы.

– Кто с тобой еще был в стрельцы поверстан?

– Федька вон, Степан, Вертяш, Первун, Савелий и еще Петро Черных.

– Выходи!

Молодые стрельцы вышли, боязливо озираясь на стоявших кругом разбойных.

– Игнат, зови христорадиевцев, суд вершить будем, – распорядилась Алёна.

Христорадиевские мужики собрались быстро, они уже догадались, зачем их позвали, и держались настороженно.

– Вот, – показала Алёна на стоявших стрельцов, – обидчики ваши, кровь пролившие отцов и братьев ваших, спалившие Христорадиевку дотла.

Христорадиевцы загудели.

– Порешить всех!

– Посечь, как мужиков наших посекли!

Алёна подняла руку, призывая ко вниманию:

– Кто в защиту сказать хочет? – обратилась она к мужикам. Никто не вызвался.

– Что ж, кончайте с ними – и по коням! – махнула рукой Алёна.

Суд вершился скоро. Только лязг сабель о тело да выкрики падающих под смертельными ударами стрельцов нарушали тишину, воцарившуюся на поляне.

– А вы, – кивнула Алёна оставшимся в живых стрельцам, – запомните это и другим передайте, что не будет пощады кровопивцам и душегубам, мстится народ, и месть его страшна.

Вскоре поляна опустела. Только два десятка перепуганных до смерти стрельцов стояли здесь ни живы ни мертвы.

С трудом продираясь сквозь заросли, на поляну на карачках выполз князь Щеличев. Стрельцы бросились к нему.

– Чего глаза выперли? – напустился на них князь. – К ворам перекинулись!

– Помилуй, князь! – молодые стрельцы повалились Щеличеву в ноги. – Не своей охотой жить остались! Неповинны!

– На дыбу, железом каленым, углями измену выжгу! – пинал сапогами стрельцов рассвирепевший князь, вымещая на них злобу.

Алёна и Федор ехали рядом, колено в колено.

– Мы что, за народ не стоим? – горячился Федор. – Токмо богатеев животы шарпаем, гостей, детей боярских, стрельцов також побиваем, коль доведется. Добро пошарпанное, чай, не прячем, делимся, одариваем кой-кого.

– О чем и речь-то. Ну, одарили вы одного мужика, зажил мужик справно, за вас молясь, а останние как же? Хлебом из лебеды по весне перебиваются, пухнут с голодухи, притеснения терпят всяческие, а бояре да князья – те богатеют на горе народном. Отобрали вы у них добра малую толику, а они с мужиков своих шкуры сдерут, а свое возьмут, да еще с лихвой. Вот и выходит, что, делая добро одному, вы зло приносите многим, – рассудила Алёна.

Федор задумался.

– Эн как все повернула. А ведь и ты бояр зоришь, – хитро глянул на Алёну Федор.

– Верно, – согласилась та, – а токмо не так все это. Мы не разбойничаем, хотя в вину нам ставят воеводы разбой, не из-за животов боярских поднялись мы на смертный бой, а помститься за обиды, за волюшку постоять, за землю, потом и кровью мужицкой политую.

– Побьют ведь, – заметил Федор. – На бояр замахнулись, на жизни их. Войска у них много, не осилить.

– Осилим! – решительно тряхнула головой Алёна. – Степан Разин идет, силу большую за собой ведет, народ за собой поднимает. А народ ежели весь поднимется – не осилить его! Дай вот токмо в силу мужики войдут, плечи расправят, раззадорятся, а тогда… держись, Русь боярская!

Атаман улыбнулся в бороду и, обернувшись к ехавшему позади Поляку, крикнул:

– Слыш-ко! Алёна вот под свое атаманство зовет. Как думаешь?

– Под бабский каблук не пойду! – вспылил Поляк. – Ишь, чего удумала!

– Ты погодь! – остановил его Федор. – Не торопись. Тут подумать надобно.

– Вот ты и думай, а я для себя решил! – воскликнул Поляк, и, рванув повод, уже на скаку крикнул: – Я свое слово сказал, а ты решай!

Разбойные ватаги Федора Сидорова остались с повстанцами. Однако не все так легко расстались с вольным житьем-бытьем. Поляк и два его ближних товарища решили уйти. Их никто не удерживал. Правда, Федор пытался было образумить горячую голову своего побратима, но не смог. Не попращавшись с Алёной, Поляк поздно вечером покинул расположившихся на ночлег повстанцев.

2

Не знала еще Волга такого: двести судов, вспенивая воду веслами, заполонили волжскую водную ширь; всколыхнули крутые берега ее две тысячи конных казаков; разорвали тишину ее утренних зорь крики и смех, ржание и топот, песни и галдеж разудалой, развеселой, бесшабашной казацкой вольницы – многотысячной рати донского атамана Степана Тимофеевича Разина.

Позади остались Астрахань, Саратов, Самара, а впереди – Симбирск.

Как снежный ком, в оттепель пущенный с горы, так и разинское войско – росло день ото дня, набирало силу.

Спешат разинцы к Симбирску, торопятся побить окольничего князя Ивана Богдановича Милославского, засевшего за крепостными стенами с множеством стрельцов и рейтаров, торопятся совершить суд и расправу над ними допреж спешащего на выручку из Казани окольничего князя Юрия Никитича Борятинского с войском. Однако, как ни спешит Степан Разин вверх по Волге, а все равно народная молва лапотками да чунями, чедыгами да босыми ногами разносится быстрее. И вот уже запылали усадьбы, дворы и лабазы бояр, дворян, купцов и начальных людей в Пензенской и Тамбовской, в Симбирской и Нижегородской губерниях. Поднялись инородцы – мордва и чуваши, черемисы и татары. Все Поволжье занялось пожаром народной войны.

В Кадомском лесу близ речки Варкавы повстанцы встали на отдых. По мнению есаулов, место было выбрано удачное: чистый сосновый бор, чуть поросший кустарником, рядом вода. Обойдя вокруг сосняка и созвав после этого есаулов, Алёна предложила стать здесь лагерем, выставить заставы, сделать засечную полосу и тем самым оградить себя от незваных гостей, коли захочет кто наведаться в Кадомский лес.

Застучали топоры, затрещали ветви падающих деревьев.

Ближе к вечеру, взяв два десятка конных из сотни Ивана Зарубина, Алёна поскакала посмотреть Кадом. В сгущающихся сумерках тесно стоящие друг к другу могучие сосны казались непроходимыми, меж которых вилась желтой змеей дорога. Стояла гнетущая тишина. Даже ветер, шумевший в ветвях весь день, и тот затих. На душе было тревожно. Предчувствие чего-то неожиданного, таящего опасность, теснило грудь, и Алёна, придержав коня, чтобы подтянулись отставшие, и, вытянув саблю, закрутила ею над головой. На языке ватажников это означало: держись сторожко, готовсь к бою.

И предчувствие не обмануло Алёну: за поворотом поперек дороги лежало три поваленных дерева, а над ними была натянута веревка, дабы и конному не перемахнуть через завал.

– Засада! – крикнул кто-то из ватажников.

Алёна остановила перед завалом свой небольшой отряд. Повстанцы, ощетинившись саблями и пистолями, ждали нападения, но все было тихо.

– Может, и нет здесь никого? – выразил кто-то сомнение.

Алёна внимательно оглядела завал, окружавшие дорогу заросли и, вложив саблю в ножны, крикнула: