Атолл
Шрифт:
– Да это я так, чтобы отвязаться от Вульфовица, - отмахнулся Джон.
– А впрочем, есть проблема... Что-то у меня с памятью последнее время... Иногда какие-то провалы возникают... Я даже, в связи с этим, кой-какие воспоминания стал записывать. На всякий случай.
Доктор молчал шагал, глядя под ноги, и это не понравилось Джону. И он, чтобы спровоцировать доктора на сколько-нибудь утешительный ответ, спросил: - Не приведет ли это к распаду личности?
– Пространство-время само по себе есть распад, - невпопад ответил доктор.
– Знаете, боюсь участи Рюноскэ Акутагавы.
– Кто такой?
– вскинул
– Замечательный японский новеллист. Умер в 27-м году прошлого века в возрасте 36-ти лет. Вернее, не умер, а сам... добровольно, так сказать, ушел из жизни. Тяжелый душевный недуг сломил его, как писали в некрологе...
– А как он это сделал?
– задумчиво спросил Генри, будто хотел запастись опытом сведения счетов с жизнью.
– Не знаю. Наверное, как все японцы - харакири.
– Вскрытие кинжалом брюшной полости - это не для европейца, - поморщился доктор.
– Пуля в висок - вот самый лучший способ для мужчины покинуть беговую дорожку. Вопрос лишь в том, когда удобнее это сделать?
– Акутагава это сделал, когда стал смертельно уставать после получасовой работы за столом, сидя над почти чистым листом рисовой бумаги, которую начинала смачивать тоненькая ниточка слюны, сочившаяся из уголка его безвольного рта.
– Джон, как вы можете говорить такими длинными периодами?
– Привычка писателя оформлять мысли... впрочем, мне и раньше делали подобные замечания, только куда в более прямой форме... Скажите, Генри. У вас бывает такое - вы о чем-то подумали, и это сбывается... Случалось с вами такое?
– Вообще-то это распространенное явление. Это называется интуицией.
– Да нет, я не о том... Интуиция - это своего рода предвидение, предчувствие того, что должно случится. А в моем случае... самая мысль формирует событие. Причем, я не могу управлять этой способностью. Это происходит как-то спонтанно, само собой... или не происходит. Не все подряд сбывается, о чем бы я ни подумал, - это было бы чересчур...
– а довольно выборочно. Я даже боюсь подумать, какой принцип заложен в системе выбора. Я, например, не могу заказать себе мысленно кейс с миллионом долларов...
– А вы пробовали?
– Нет, но... хм...
Джон Кейн задумался.
– Действительно, я никогда напрямую не думал о деньгах. А лишь опосредованно. Как следствие главной своей мечты. А главной мечтой у меня было - стать писателем. Еще лучше - знаменитым. Тогда будут и деньги и слава... Я только об этом и думал, только об этом...
– Джон остановился.
– А так, чтобы тупо желать денег - это не в моем характере. У меня есть подозрение, что такое желание и не исполнится. Деньги должны быть как-то заработаны. Трудом или большими жертвами... своими или чужими... Знаете, ведь, как это делается?
– Знаю. Пиф-паф!
– Не всегда.
– Разумеется. Вы заработали свои миллионы своим трудом. Теперь вы знамениты и богаты... Почему мы остановились?
– Мальчик!
– Что?
– Со мной был мальчик, где он?
– вскричал Джон.
– Я здесь, - сказал Оайе.
– Где ты был? Я так испугался...
– Я все время шел за вами, дядя Джон.
– Послушный мальчик, - сказал доктор.
– Знаете что, Генри, сейчас сиеста, в "Гаване" никого не будет из наших, одни проклятые туристы.
– Да, наши соберутся ближе к вечеру...
–
Предлагаю проветриться на яхте. Размотаем спиннинги на всю катушку...– По-моему, сейчас не время клёва. Впрочем, я не рыболов...
– Вы забываете о моих способностях, Генри.
– А-а, ну тогда, конечно...
Еще издали Джон приметил двух туристов, которые отирались на пирсе возле его яхты. Проходя мимо, и поднимаясь на борт со своей командой, Джон разглядел их внимательнее. Оба были в крикливых рубашках-аллоха с пятнами пота, лица и шеи их багровели от жары и опрометчивых солнечных ванн; они несли, перекинув через руки, аккуратно сложенные летние пиджаки на шелковой подкладке - парные к широким штанинам. В одежде они были схожи, комплекцией же отличались разительно. Один был полный, рыхлый, другой - тощий и жилистый. Взаимодополняющая пара. Толстый и тонкий. Как у Чехова, привычно, в своем русле подумал Кейн.
– Hi, everybody!
– подняв свободную руку, обратился к Кейну толстый развязным тоном, и стало ясно, что туристы - американцы.
– Вы хозяин этой яхты?
– Я, - ответил Джон, и сердце его почему-то сильно дало сбой. Он почувствовал, как холодная струйка пота потекла между лопаток.
– Мы желаем арендовать вашу яхту до вечера, - сказал Толстый.
– Хотелось бы покататься, порыбачить и все такое... Разумеется, вместе с вами. Сами мы управлять не умеем...
– А где ваши снасти?
– Мы надеялись, что на такой шикарной яхте обычно бывает все необходимое...
– Прошу прощения, но я не сдаю в аренду свое судно.
– Мы заплатим хорошие деньги, - настаивал Толстый, в то время, как Тонкий озирался по сторонам.
– Нет, - решительно отказал Джон, - мы отплываем строго по делу, и пассажиров на борт не берем.
Джон почувствовал себя увереннее, когда на причале появился бригадир швартовой команды Охам Дженкинс со своими мальчиками.
– Какие проблемы, господа?
– Охам чутьем угадал напряженную ситуацию.
– Нет проблем, - фальшиво миролюбиво ответил толстяк, в то время как жилистый продолжал затравленно озираться.
– Охам, мы отходим, - сказал Джон.
– Понятно, - оживился Дженкинс.
– Мальчики, за работу!
Причальная команда отвязала швартовы, Джон стоял у штурвала, велел Оайе принять концы. Мальчик, как заправский матрос сноровисто выполнил приказание капитана. Джон включил зажигание и завел сразу оба дизеля, чего обычно никогда не делал, дал задний ход. "Барокка" величественно развернулась, а потом, набирав крейсерскую скорость, понеслась в открытое море.
"Может, я зря паникую, и они не из ФБР?
– подумал Джон, крепко сжимая деревянные ручки штурвала.
– Этот толстый, этот человек, который уже давно не видел собственного члена, неужели он полицейский? Скорее они похожи на мафиози".
18
Первый раз в жизни он столкнулся с мафией, когда работал сторожем на аптечном складе. Это еще до встречи с Джулией. Ну, не с самой мамой-мафией, а с одним из многочисленных её отростков, про который сама мафия, может, ничего и не знала.