Аттестат зрелости
Шрифт:
После занятий Светлана вышла из школы с двумя портфелями в руках - своим и Настиным.
– Эй, эй! Рябинина, постой! – догнал её Окунь.
– Ну, погоди!
– Чего тебе?
– Светлана, как штык, выкинула навстречу ему злой взгляд: ведь всё из-за Окуня произошло.
– Ты к Насте?
– А тебе что?
– Да так, - Окунь замялся.
– Передай Насте записку, - сказал он, наконец.
– Не передам! Незачем!
– и пошла прочь.
Окунь вновь догнал её. Он смотрел укоризненно:
– Ну, зачем ты так, Свет? Я же тебя, как человека прошу, - он был необычно серьёзен.
«Да
– Ничего я не буду передавать!
– Окунь при этом нахмурился.
– Иди и сам с ней говори, заодно и портфель отнесёшь, - она сунула в руку Окуня портфель Насти.
Окунь радостно кивнул, подхватил портфель, но у самого Настиного дома вдруг остановился, просительно заглянул Светлане в глаза:
– А, может, всё-таки передашь, а?
Светлана поняла, что Василий боится идти к Насте один, однако повернулась к нему спиной и пошла к автобусной остановке, крикнув издали:
– Привет Насте!
– Ну и выдра ты, Рябинина, - шепотом ответил ей Окунь. Он немного потоптался на невысоком, в две ступеньки, бетонном крылечке. Зашёл в подъезд...
Нет, не мог он идти к Насте! Знал, что права Рябинина, а не мог!
Вновь вышел на улицу, закурил, потом отшвырнул сигарету в сторону, сплюнул с досадой: вот ведь дела - не может подняться на третий этаж и нажать на кнопку звонка, боится чего-то! Что же ты за человек, Настя Веселова? Никогда ещё Окунь так не робел и не маялся.
Собрался с духом, наконец, Окунь. Добрался до нужной площадки с перекурами на каждом марше. С верхних этажей спустилась женщина, отругала Окуня за то, что он в подъезде курит. Окунь извинился - это надо же, какой вежливый стал!
– затушил окурок о каблук ботинка и выбросил в разбитое окно между вторым и третьим этажами. Подошёл к Настиной двери, тронул слегка кнопку звонка и отдернул палец, точно боясь, что его ударит током, как когда-то давным-давно, отец тогда ещё дома жил, а Валерки и в помине не было. Лень было Ваське свет в комнате включить, вот и решил в темноте штепсель от телевизора в гнездо сунуть, и тут тряхнуло его с такой силой, словно по огромным валунам протащило туда-сюда - такая волна внутри его прошла. Он заорал диким голосом, отдёрнул руку, стоял в темноте и дул на пальцы, словно они у него были обварены кипятком, на лбу - крупные капли пота. Мать и отец суетились вокруг, не понимая, что произошло, и отец все время заглядывал ему в лицо и со страхом спрашивал:
– Что с тобой, Василёк, что с тобой?!
– и гладил его по голове мягкими, пахнущими табаком, руками.
Окунь вновь тренькнул звонком, посильнее. Дверь открыла Настя.
– А, это ты, - голос девушки был до жути вялый и безразличный, и не пригласи она Окуня зайти, он бы повернулся тотчас же и ушел.
Настя не смотрела на Окуня, была она вся потухшая, потемневшая. Даже за то, что портфель принёс, не поблагодарила, молча ждала, что скажет Окунь. А он растерялся, не решался порог переступить.
– Я пойду... – вымолвил, наконец.
– Тебе, наверное, некогда.
– Я обед приготовила, хочешь - пообедай, - без улыбки предложила Настя.
И Окунь ободрился:
– А что? Можно! Я голоден, как волк!
От супа Окунь
отказался, а вот котлеты съел, похвалив Настю. И похвастался:– А у меня сегодня день рождения!
– Знаю, - тихо ответила Настя, не глядя на него. – Чай будешь пить или кофе?
– Кофе.
Настя налила ему кофе. А он никак не мог найти тему для разговора, чтобы расшевелить Настю: это ужас какой-то – даже смотреть на него не хочет. И сказал:
– Осенью в армию пойду, весной не успею, надо школу окончить.
– Ну, что ж, - не глядя на него, Настя медленно размешивала сахар в чашке, той самой, из которой пил чай Василий в свой первый приход к Веселовым.
– Все служат.
– Меня, наверное, в Морфлот возьмут.
– Ну и что? И там ребята служат.
– Да ведь три года!
– Ну и что? Не так уж это и долго.
Окунь не выдержал, протянул руки через стол, взял Настины пальцы:
– Настя, да улыбнись ты.
– Чего тебе улыбаться, незваный гость...
– Знаю, знаю - хуже татарина!
– продолжил Окунь.
– Так ведь твоя Рябинина говорит, ходячий мешок с пословицами. Но ведь я по-хорошему пришёл, без смеха. Приходи ко мне сегодня, ведь мне восемнадцать лет стукнуло, понимаешь?
– и пропел дурашливо: - В жизни раз бывает восемнадцать лет!
Настя встрепенулась испуганно, покраснела, замахала возмущённо руками:
– Что ты, что ты! Как я приду? А мать твоя что скажет?
– А она на дежурстве!
– А соседи? Интересно - девчонка, а к парню идет.
– Да первая ты, что ли, ко мне придёшь!
– брякнул Окунь отчаянно с досадой. И тотчас испугался своих слов.
В глазах Насти мелькнуло что-то рябининское - ершистое и злое, упрямое, не зря, видно, глаголет та же Рябинина - с кем поведёшься... Она и отрубила по-рябинински:
– Нет! Не приду!
Василий лишь вздохнул: «Поделом тебе, Окунёк».
– Тогда я к тебе приду, - пристукнул Окунь кулаком слегка по столу.
– Зайду к твоей Рябининой, и приду. Жди нас в восемь. А если хочешь, и других наших приведу?
Больше он и слова не сказал. Оделся, ушёл. А Настя сидела за столом и плакала. Крупные слёзы текли по щекам и подбородку, капали в чашку с давно остывшим чаем... Но Настя улыбалась сквозь слёзы радостно и смущенно.
Окунь в самом отличном расположении духа спешил домой.
Скоро шесть часов, уже стемнело. Он обещался прийти к Насте в восемь, а ещё надо за Валеркой сбегать, завернуть потом к Игорю Оленькову, позвать его на свой праздник вместе с Ольгой Колесниковой. Хорошо, что хоть увидел в магазине Кирку Воробьёву, она живет в одном доме со Светкой, попросил передать ей своё приглашение, сказал и Кирке, чтобы пришла.
Подходя к своему дому, Окунь увидел в окнах их квартиры свет. Мать не могла ещё вернуться, значит, соседка по площадке вместе со своим сыном привела домой и Валерку. Ай да молодец Анна Дмитриевна, сэкономила Окуню полчаса!
Василий почти бегом направился к своему подъезду. Возле дома было темно, видимо, забыли на линии свет включить, у подъезда под козырьком тоже не горела лампочка. Возле дома, хохоча и гоняя ледышку, толпились парни, но кто - в темноте Окунь не разобрал. Он прыжком махнул на крыльцо и услышал: