Аттестат зрелости

«Надо всем им доказать, - подумал он об одноклассниках, - что Окунь - есть Окунь». Но грустно ему было, невыносимо грустно. Всем чужой и ненужный. Даже Осиповой. И Настя тоже хороша, она, видите ли, комсомольское поручение выполняла, а зачем в душу лезла со своими разговорами? Нет, Окунь ещё им всем докажет, а что - он и сам не знал. Себе он уже доказал самое главное, понял за последнее время, что он - разгильдяй и балбес. А другим доказывать не надо, они это и так знают, вот и Настя не верит, а ему, оказывается, так нужно её доверие.

– Поговорили?
– спросила Витка.

– Поговорили. Всё нормально, а ты думала, что драться из-за тебя будем?

– Ну и как? – глаза Виктории горели любопытством.

– Что - как? Неясно, что ли? Я - здесь, он - там, - показал он на Витьку.
– Твой Синдбад-мореход угомонился.

После уроков Окунь повёл Осипову, подхватив под руку, к раздевалке, помог ей одеться, так, под руку, и на улицу вывел, до автобуса проводил, дождался её автобуса и... вежливо попрощался:

– До завтра, Вика. Завтра продолжим спектакль.

Осипова вошла в автобус, уверенная в том, что Окунь поедет её провожать, но Василий лишь приветливо помахал рукой и остался на остановке. Осипова со злостью прикусила губу, никак не думала, что Василий так легко от неё откажется.

– Настя, что с тобой? Ты какая-то сама не своя, - участливо спросила Светлана подругу, когда они возвращались из школы. Веселова вздохнула и ничего не ответила.

– Настя, а зачем к тебе Окунь приходил? – Светлана вовремя проглотила вертевшееся на языке Васькино прозвище - Рыба: она давно стала замечать, что подругу коробит, когда при ней так называют Окуня.

– Зачем?
– печально откликнулась Настя.
– Благодарил, что я к нему в больницу ходила.

– Скажешь тоже... Окунь - и благодарил. Нет, Настя, ты что-то скрываешь от меня.

– Ой, Светка, да не спрашивай ты меня ни о чём!
– Настя была готова расплакаться.

Дома Светлана так и сяк прикидывала, отчего Настя расстроилась, и, наконец, придумала сущую нелепицу - Настя влюбилась в Окуня, который, как считала Светлана - мыльный пузырь, а не человек: сверху весь блестит, а ткни его - внутри пустота, только брызги разлетятся. Он очень не нравился Светлане, этот парень с холодной душой. И чтобы он вытворял над Настей такое же, как Инфанта с Чарышевым?! Нет, не бывать этому!

И Светлана решила на следующий день обо всем расспросить подругу и помочь ей, если она, Светлана, сумеет.

Но на следующий день случилось ЧП, и виноват во всем был Васька Окунь...

Окунь мыкался молчаливо по квартире.

Тесно ему и душно. Настроение - аховое, хоть плачь. «Черт бы побрал эту змейку, - ругал он сам себя.
– И зачем только я ее купил». И купил ведь совершенно случайно. Шел мимо магазина детских игрушек, зашел со скуки, увидел деревянную змейку-игрушку, показалась она ему забавной, вот и купил для Валерки. Если бы он только знал, что потом будет...

А было вот что. Показал Окунь игрушку одноклассникам, они позабавлялись немного тем, что перепугали девчонок, а у страха, известно, глаза велики, так что визгу было предостаточно, пока они разобрались, что «нечто», извивающееся в руке Окуня - просто игрушка. И тут Игорь решил совершить рейд со змейкой в коридор, и в самых дверях - надо же было такому случиться!
– столкнулся с Людмилой Владимировной. Она увидела в руках Оленькова змейку и бессильно привалилась к косяку, побледнела до синевы. А Оленьков остолбенело стоял напротив и машинально шевелил кистью руки, отчего змейка казалась живой.

Конечно, Людмила Владимировна решила, что это сделано назло ей, обо всём рассказала директору, и тот, естественно, пришёл в класс и спросил сурово, кто виноват в этом инциденте. Оленьков ответил, что он. И, само собой, получил хорошую взбучку от директора. А ребята, зная, что виноват Окунь, но попало-то Оленькову, вновь перестали разговаривать с Васькой.

Как теперь объяснить им, что нечаянно так получилось, что не хотел он уйти от наказания, просто растерялся и не успел сказать «я» вперёд Игоря. Как объяснить ребятам, что после уроков Окунь отправился к директору и всё рассказал Кузьме Петровичу, попросил, чтобы его, Окуня, наказали, а не Игоря Оленькова. Долгий был у них разговор. Окунь даже взмок от слов директора: сидел и чувствовал себя, как на расстреле, под прицельным взглядом сердитых глаз.

Как объяснить ребятам, что у Васьки в мозгах нечто вроде сдвига по фазе, что всё вокруг словно с ног на голову встало. Бывает, делаешь опыт, перекинешь случайно проводки с одной клеммы на соседнюю, и всё пойдёт крутиться в другую сторону. Так и у него, Васьки Окуня, всё стало шиворот навыворот: раньше стал бы переживать из-за такого пустяка, как эта распроклятая змейка? Конечно, нет! А теперь вот мается.

Окунь взял баян, подарок родителей в честь его поступления в музыкальную школу, пробежал пальцами по кнопкам. Из другой комнаты пришёл Валерка, сел рядом с братом.

– Вась, сыграй про Чебурашку.

Окунь начал играть, но так тоскливо, что Валерка спросил:

– Вась, ты почему такой невесёлый?

– Эх, Валерка, ничего ты ещё не понимаешь, - со вздохом взъерошил Васька белые братишкины кудряшки. 

– А ты объясни, и я пойму, - серьёзно возразил Валерка.

В коридоре подал голос телефон, и Валерка, соскользнув с тахты - он любил первым брать трубку - помчался к телефону.

– Вась, это тебя спрашивают!
– крикнул Валерка из коридора.

Окунь взял телефонную трубку, тёплую от ладошки брата, услышал приглушенный голос:

– Рыба, привет!

– Привет. А кто это?

– Рыба, у тебя позднее зажигание! Это я, Чарышев!

– Чего звякаешь?

– Рыба, пошли в кабак, - предложил Чарышев.
– Выходной всё-таки!

– В какой кабак?

– Какой, какой...
– ворчливо передразнил его Чарышев.
– В бардель, в какой же ещё!
– он имел в виду пивной бар.

– Нет, не хочу, - отказался Окунь от приглашения. В другое время пошел бы, а сегодня ему не хотелось. Удивился только, почему Чарышев звонит, раньше он в такие заведения не ходил.

– Грошей, что ли, нет?
– не отставал Колька.
– У меня есть червонец, да Игорь подкинет.

– Оленьков?

– Игорь Воронин, ну Одуванчик. Он вообще-то побазарить с тобой хотел, пойдём, Рыба, - в голосе Чарышева была просьба.

– Сказал же - не пойду! А ты бы подальше держался от Одуванчика, тоже мне - друга нашёл.

Окуню показалось, что Чарышев жалобно вздохнул, но ответил, однако, грубо:

– Не твоё дело! Вспомни про Фитиля. Праведника корчишь?

– Иди ты... лесом!
– Окунь бросил трубку на рычаги, вернулся в свою комнату.