Аттестат зрелости

– В вашем классе не принята дружба девочек с мальчиками?
– скосила она глаза на Герцева, пересевшего от неё к Оленькову.

– Принята, но это же Герцев, он у нас девушко-ненавистник. А я - нет, поэтому предлагаю верную руку, на которую можно опереться.

– Вообще-то у вашего Герцева руки, кажется, покрепче, - съехидничала новенькая, но Окунь не обратил на это внимания и спокойно закончил:

– ...и пламенное сердце, способное любить. Меня зовут Василий Окунь.

– Базиль? Прелестно, а я - Виктория, это значит -победительница.

– Вот и познакомились, - галантно склонил голову Окунь.

Оленьков, проходя мимо, бросил:

– Его ещё Рыбой зовут.

– Фи!
– притворно надула губки Виктория.
– Рыба – это уже не пылкое сердце.

Окунь со смехом ответил, что он холоден только к девам их класса, но Виточка, разумеется, не в счёт. И подумал: «А ты не такая уж и победительница, если Герцев к Оленькову сбёг».

И «закрутили» они любовь. Виктории было необходимо окружение поклонников и поклонниц - тоже. Она хорошо училась, была красивой и остроумной. Парни, как мотыльки, слетались на свет её красоты. Окунь только усмехался, когда Виктория «лапшу на уши вешала» простофилям вроде Чарышева, а в классе с легкой руки Рябининой её стали звать Инфантой. Окунь её не ревновал, ведь Виктория однажды призналась ему, когда он, прощаясь, поцеловал её в подъезде дома:

– Окунёк, это всё так себе, они, лопушки, даже и целоваться не умеют, это всё для развлечения...

– И я для развлечения?

– Ну, ты хоть целоваться умеешь, - усмехнулась Виктория, уходя от прямого ответа.

Как-то она спросила:

– А этот гладиатор ваш, Герцев, он ни с кем не ходит?

– Я же говорил, он вообще девчонок презирает. Да на кой он тебе сдался? Ничего у тебя с ним не выйдет, дело глухо, сколько девчонки ему записки пишут, а он - как пень.

– Ох, ты - не выйдет! Захочу - и выйдет, - и даже ножкой притопнула.
– Захочу, и этот побежит за мной!

В тот день они не поссорились: Окунь крепче обнял девушку и поцеловал в мягкие губы, пахнущие помадой.

Поругались они, и серьезно, когда Герцев не пришёл к ней на новогоднюю вечеринку. Родителей Виктории не было дома, они уехали куда-то в отпуск. Осипова была дома одна, никто из приглашенных «бэшников» не пришел. Окунь оказался единственным гостем. Но ему, как Васька приметил, Виктория была не очень рада. И спросил:

– Что, не прибежал к тебе Герцев?

– Ох, отстань, надоел ты мне, - Виктория лениво пускала в потолок сигаретный дым.

– Надоел?
– Окунь вскипел.
– Это ты мне должна надоесть! Крутишься со всеми, как... – он выругался.

– А сам? Мало шляешься по кабакам?

– Так ведь я сейчас только с тобой, а ты и к Чарышеву липла, и к Серёжке Герцеву вяжешься!

– Да я хоть всё успеваю делать: и учиться, и любовь крутить, а ты? Двоешник несчастный!

Окуня это задело за живое: как целоваться, так с ним, а как для души, значит, пай-мальчика подавай? Злые, беспощадные слова обрушились на Викторию. Она сначала опешила, а потом выпалила:

– Да на что вы мне нужны, сосунки несчастные, и Герцев ваш, и ты! Вот!
– она шикарным жестом выхватила откуда-то конверт, а из конверта фотографию, помахала этой фотографией перед носом Окуня.
– Это жених мой! Сам еще как котёнок, а мне мораль читаешь! Какой от тебя толк? Тоже мне муж - объелся груш!

Лицо у Виктории стало некрасивым от злости, неприятным. Окунь на её тираду только головой покачал:

– Эх, и подлая ты!
– неразборчив был Окунь в знакомствах, но не знал, что дремлет в нём чувство святого мужского братства, неписаный закон которого гласил: чужую невесту не тронь.
– У тебя жених есть, а ты крутишься со всеми!
– и он, схватив дублёнку и шапку, ушёл.

И вот он опять сел рядом с Викторией, привычно кивнул, словно расстались лишь вчера:

– Привет!

– Привет, Окунёк. Ой, какой же ты смешной стал, как новобранец!
– ответила она без тени злости.
– Ты не возражаешь, если здесь будет сидеть Витёк Сутеев?

– Хм...
– Окунь покосился на Витку, ответил с иронией.
– Вообще-то не возражаю, но Витёк Сутеев перетопчется, мне и здесь неплохо.

– Окунёк, что с тобой, ты весь в колючках. Я же не щука, проглотить тебя не хочу, давай лучше дружить, забудем прошлые обиды.

– Давай дружить, - охотно кивнул головой Окунь. – Но только в школе.

Осипова изумленно и растерянно смотрела на Окуня, и тот, усмехнувшись, сказал:

– Брось ты, Витка, глаза квадратные ставить, не нужен я тебе, как и другие парни, - и пропел, дурачась, слова песенки, услышанной от Фитиля. – «Мы с тобою случайно сошлись, и шутя, может быть, разойдемся». Здесь – моё законное место, так что и ты перетерпишь моё присутствие, а нет – сваливай за другую парту.

Виктория пожала плечами: мол, сиди здесь, если хочется, но её глаза загорелись интересом - к ним подходил Сутеев.

– Рыба, дело есть, - буркнул Витька Окуню.
– Выйдем!

Окунь вышел вслед за Сутеевым в коридор.

Сутеев, самый высокий в классе парень, ожидал Василия, привалившись к стене.

– Ну, чего надо?
– грубо спросил Окунь, хотя, конечно, догадывался, чего надо было Сутееву.

– Ты, Рыба, отваливай от Вики, делай поворот оверштаг! – Витька частенько сыпал морскими терминами, отчего его звали в классе Витька-мореход.

– Ты мне тут свои заумные словечки не высказывай, говори, чего надо!

– Перевожу: не лезь к Вике!

– Не понял. А ты тут при чём?

– Не лезь, и всё!

– Ты забыл, наверное, что я ходил с ней. – Окунь покачивался с пяток на носки.
– Как я вдруг её брошу? Не солидно. Наша фирма такие веники не вяжет.

– Я тебе всё сказал, а то... – он глыбой навис над Окунем, сверля его злыми глазами.

– Побьёшь?
– Василий рассмеялся: если бы знал Сутеев, что ему никакого дела нет до Виктории Осиповой, но позлить Сутеева хотелось, и Васька не отказал себе в этом удовольствии:

– Да Витка и сама со мной дружить хочет, а ты, дуролом, лезешь напролом. Хочешь, я пойду сейчас и при всех её поцелую! Хочешь?
– и Окунь сделал шаг в сторону класса.

Сутеев молчал, ошарашенный.

– А это видел?
– наконец, обрёл он дар речи и угрожающе показал кулак.
– Ходули повыдёргиваю!

Окунь расхохотался ему в лицо:

– Это золото, Синдбад-мореход, не для тебя. Ты, Витенька, дерево по себе руби, - и Окунь, засунув руки в карманы брюк, направился в класс.