Авдотья, дочь купеческая

— Вы, Савва Дормидонтович, наверняка слышали, что благосостояние рода Лыковых за последние годы пошатнулось. Чтобы дела поправить, подумываю мельницу перестроить, лишние жернова убрать. Так что лишь себя обслуживать сможем. Но вот если бы вы, Савва Дормидонтович, должок по векселю выплатили, не стало бы нужды мельницу разорять.

Хозяин пристально глянул на гостью и чуть не вздрогнул, встретив прямой жёсткий взгляд. В юности Савва Дормидонтович увлекался фехтованием, и вот именно так смотрели на него его противники. Он заколебался, с деньгами расставаться не хотелось. Но сидящая напротив юная графиня, может, и была «рыбонькой», но отнюдь не краснопёрой плотвичкой, скорее зубастой щукой. К тому же хозяин подозревал, что у гостьи может быть ещё какой козырь в рукаве припрятан. Взвесив за и против, решил Савва Дормидонтович долг отдать, откровенно говоря, деревню-то с людишками он задарма взял.

Достав из сейфа нужное количество банковских билетов, он выложил их на стол, забрав вексель.

— Надеюсь, оплаты золотом не потребуете? — спросил с лёгкой насмешкой.

— Ну что вы, мы люди не гордые, — сказала Дуня, укладывая деньги в ридикюль и добавила: — Теперь и мельницу трогать нужды нет. Вы уж зерно присылайте, как раньше, по-соседски. Если позволите, я вернусь в гостиную. Мы с вашими дочерями об юном Вертере не договорили.

Дуня дождалась, пока хозяин поможет встать, и вышла из кабинета.

В то время, как Дуня с Платоном у соседей гостили, Глаша занималась намеченными делами. В церкви она зарядила все амулеты, перед этим помолившись Николаю Чудотворцу, помимо прочего считавшимся покровителем даром обладающих. Если говорить проще, покровителем всех магов и магичек.

Отец Иона, седой, но ещё крепкий старик, выглядел очень довольным. За дни пребывания в имении молодой барыни церковь подремонтировали, священнику и звонарю одеяния новые справили, теперь вот амулеты заряжали.

Закончив с амулетами и получив от отца Ионы благословление на дела добрые магические, Глаша отправилась в Покровку. Она бы и пешком прогулялась, но решила статусу барышни-магички соответствовать. Так что поехала на коляске, которой управлял второй кучер по имени Кузьма, приставленный к ним Михайлой Петровичем. Как и Демьян он был крепок в плечах и силён. Дуня с Глашей давно вычислили, что кучера являлись и охраной для них. Прямо Михайла Петрович охранников навеливать не стал, знал, как дочь отреагирует, но решил действовать не мытьём, так катаньем.

На окраине Покровки их встретил староста, издали заметив приближающийся экипаж. Вдвоём со старостой они обошли несколько домов, чьи хозяева подали заявку о помощи. Только один дом требовал срочного ремонта крыши, остальным потребовалось лишь небольшое магическое укрепление. Хотя староста заранее предупредил крестьян, чтоб у барышни-магички под ногами не путались, желающих понаблюдать, как творится чудо, набралось немало. В честь субботы полевые работы закончились раньше, вот и появилось время поглазеть. Со стороны и впрямь выглядело завораживающе, когда от приложенных к бревенчатой стене рук Глаши во все стороны бежали зелёные огоньки.

Когда вышли к колодцу с журавлём, навстречу попался Оська Мельник. Посмотрев на Глашу, он приложил руки к груди и пропел:

— Ты постой, постой, красавица моя! Дай мне наглядеться радость на тебя.

— Голос хороший, но фальшивишь безбожно, — сказала Глаша.

Староста хохотнул в бороду, со стороны зевак раздались девичьи смешки. Оську это задело, и он с вызовом произнёс:

— Может, барышня-магичка покажет, как петь надобно?

— А и покажу! — неожиданно для него, да и остальных ответила Глаша и запела сильным высоким голосом: — Вдоль по улице метелица метёт…

Что-что, а петь Глаша умела и любила, во время посиделок купцы Матвеевские со своими домашними часто народные песни исполняли. Дуня с Глашей в институте, помимо обязательных уроков по фортепиано и классическому пению, посещали кружок для исполнителей романсов и русских народных песен.

Зеваки подошли ближе, со всей Покровки народ стекаться стал. К последнему куплету присоединился Тихон, тот самый, кого Дуня в скулу благословила. Он оказался обладателем тенора, который у оперных певцов назывался бархатным. Получился на диво красивый дуэт.

— Ещё! Ещё! — закричали зрители. Откуда-то появился парнишка с гармошкой и развёл меха, пробежавшись пальцами по кнопкам.

— Можно и ещё, — согласилась Глаша и, подмигнув разинувшей рот ребятне запела песню про лапти, взяв переиначенный Оськой вариант: — Во деревне то было в Покровке! Во деревне то было в Покровке!

Вскоре ребятня вовсю отплясывала под задорную песню, топая лаптями землю. Напелись, наплясались вволю, словно праздник на деревне отметили.

— От спасибо, Глафира Васильевна, — сказал староста, низко поклонившись: — Ты не только в делах помогла, но и душеньки нам потешила.

— И вам спасибо, люди добрые, — ответила Глаша, кланяясь в ответ. — Я словно дома, в родном Ярославле побывала.

Магичить Глаше больше не дали, дружно заверив, что избы за несколько дней не развалятся, а ей отдых нужен. Коляску провожали дружными взмахами руки, а ребятишки следом чуть не до имения бежали.

— Умыла тебя барышня? — ехидно спросил Тихон у Оськи.

— Меня барышня песней умыла, тебя барыня кулаком засветила, почитай, мы оба два благословлённые, — ответил Оська и протянул Тихону руку: — Мир?

Тихон хмыкнул, но протянутую руку пожал.

В это время Дуня и Платон отъезжали от Антоново-Спасского. Проводив гостей, Савва Дормидонтович призвал к себе сына.

— А ну-ка, дружочек, скажи мне из чьих по батюшке Платонова жена будет?

— Дайте подумать, папенька, — сморщил лоб Платонов приятель. — Да дочь купеческая, неровня нам. Вспомнил, отец её какой-то Михайла Матвеевский из Ярославля.

— Какой-то?! Да чему тебя, неуч, в твоих университетах учат?! — воскликнул Савва Дормидонтович. — Неровня, говоришь? Да с такой неровней я не прочь породниться. Эх, не знал, что одну из своих дочек Матвеевские в свет выводить начали.

— Да кто он такой, этот купец? — спросил сын, равнодушно пожимая плечами.

— Там не купец, там целый клан купеческий в Ярославле. Все три брата Матвеевских купцы первой гильдии, миллионщики, капитал пятый в России, владельцы заводов, виноделен, фабрик, а ещё разводят ахалтекинцев и орловских рысаков. Родство кровное превыше всего ценят. Упаси Бог в сторону кого из них косо глянуть всем кагалом затопчут, — ответил Савва Дормидонтович, после чего воскликнул: — Вот Боженька меня за руку вёл, когда я долг девчонке решил отдать, сберёг от напасти.