Авдотья, дочь купеческая

С этими словами она принялась разворачивать сложенные на столе свёртки, Платон с интересом за этим наблюдал. Дуня нахлобучила ему на голову новенький цилиндр, вручила перчатки, сама же, отодвинув платья, открыла «Магический вестник».

— Ого, это надолго, — протянул Платон, направляясь к зеркалу. Глаша всё это время сидела и счастливо улыбалась. Михайла Петрович всегда называл её Глафирой, а тут «Глашенька». Впервые она осмелилась мысленно признаться себе, что полюбила. Не юнца, как из романов, а того, за кем сможет быть, как за каменной стеной. Впервые не гнала запрятанное глубоко чувство, оно расцветало, питаясь надеждой, что и Михайла Петрович неровно дышит к своей воспитаннице.

— О, смотрите, ещё ларец какой-то, — сказала Дуня. Она бы не оторвалась от чтения, но упомянутый ларец съехал со стола по журналу и уткнулся ей в бок. — Это икона Божьей Матери для нашей церкви. Глаша! Да это же Андрея Рублёва работа! Вот расстарался папенька.

Глаша привстала и, не отрывая взгляда от иконы, сказала:

— Надо тотчас в церковь отнести. Вот отец Иона обрадуется.

Старый священник, не то, что обрадовался, прослезился. Самолично для иконы место нашёл, самое видное, самое почётное. А на следующий день, на который выпал праздник Вознесения Господня, с этой иконой в руках крестный ход вокруг церкви возглавил.

В этот день звонил колокол радостно, торжественно, праздновали дружно: имение, церковь, дома убрали цветами и травами луговыми. Дуня распорядилась на площади перед домом столы накрыть. Молитвы пели, Господа восславляющие, Глаша к певчим присоединилась, её голос звонкий остальных словно вёл за собой, возносясь к самому небу.

Праздник отвели, настало время для работы. Захар за артелью приглядывал лично, потому плотники и в имении, и в деревне меньше, чем за неделю дела плотницкие завершили. Дуне с приездом Захара легче стало, она, пользуясь случаем принялась Платона обучать с магией управляться.

Правда, удавалось в день не больше получаса на учение тратить. Дара у Платона хватало, а вот терпения — нет. Слабо у него получалось огненные шары в руках образовывать, с водой и воздухом дела того хуже шли. Тогда Дуня приспособила мужа при помощи дара магическую подпитку пускать в крытые плотниками крыши и подправленные заборы. Подобное применение магии у Платона получалось, он с удовольствием и магичил.

Дуня рассудила, что для раскачки дара и такое пойдёт, сама же занялась подготовкой в одном из флигелей помещения для занятий в церковно-приходской школе, которую они с Глашей надумали открыть для местных детей. Да и для взрослых, кто грамоте учиться надумает. Плотники и столы смастерили, и скамейки, и доску на стену для обучения.

Казалось, вот только Захар артель привёз, а уже настала пора с ними прощаться. Дуня, помимо того, что папенька заплатил, премию артельщикам выдала. Захара не обидела, хоть тот поначалу и отнекивался. Но после червонец золотой взял. Семью-то выросшую содержать надо.

Не прошло и часа, как их с артельными проводили, как с улицы донёсся стук копыт.

— Никак, забыли чего, — произнесла Дуня, но выглянув в окно, добавила: — Нет, незнакомый кто-то.

— Ваши сиятельства, там посланец из уезда, — сказал дворецкий, входя в серебряную гостиную, где расположились Дуня, Глаша и Платон, обсуждая планы на ближайший месяц. Вся троица вскочила с места, когда вслед за дворецким вошёл помощник уездного исправника в парадной форме.

— Граф Платон Алексеевич Лыков, вам срочное донесение. Кроме того, передаю устное приглашение, как главе рода, явиться к генерал-губернатору завтра в двенадцать дня. Позвольте откланяться, — выпалил посланник, вручил растерявшемуся Платону толстый конверт, козырнул, развернулся и вышел. Раздался стук его каблуков из коридора, а вскоре, с улицы, стук копыт. Платон вскрыл конверт, сорвав сургучную печать. Там оказалось два листа. Пробежав бегло глазами текст, Платон посмотрел на замерших Дуню с Глашей и потрясённо произнёс:

— Это война. Тут сообщение генерал-губернатора о том, что Бонапарт с союзниками вероломно вторгся на нашу территорию. А тут манифест Его императорского величества Александра Первого «О сборе внутри Государства земского ополчения».

Глаша ахнула и опустилась в кресло. Платон тоже присел, протянув послание жене. Дуня прочла внимательно оба документа, после чего обратилась к побледневшему дворецкому, так и стоящему в дверях:

— Иди к отцу Ионе. Пусть звонарь набат бьёт, людей собирает.

Вновь над имением Лыково-Покровское зазвонил колокол. Тревожно, глухо зазвонил-застонал, словно война своим ледяным дыханием выморозила из него душу и жизненную силу.

Глава восемнадцатая. Тревожные дни

Только недавно было многолюдно в имении на праздник Вознесения Господня, а вновь на площади перед господским домом собралась толпа. Но сейчас не возвышенно-праздничное настроение царило вокруг, а напряжённо-тревожное: в набат не бьют почём зря.

Дуня, Платон, Глаша, старый священник стояли, молча, на невысокой парадной лестнице. Дуня оглядела перешептывающихся людей и выступила вперёд, спустившись на ступеньку вниз. Бумаги с гербовыми печатями в её руке подрагивали, но голос, когда заговорила, зазвучал ясно и твёрдо.

— Беда пришла на нашу землю, люди добрые. Большая беда — война. — В толпе дружно охнули. Раздались восклицания: «Да кто это? Да как же? Ой, что деется!» Дуня, выждав, пока станет вновь тихо, продолжила: — Наполеон Бонапарт во главе сильной армии вторгся в наши земли и продвигается вперёд. Враг вероломно презрел мирный договор и заручился помощью союзников. Наши воины доблестно сражаются, но вынуждены отступать под натиском проклятых французов. Одним им против мощи такой сложно выстоять. Сам Государь-Император за помощью обращается ко всему народу Российскому. Вот, манифест свой разослал.

Дуня подняла бумагу, демонстрируя царскую печать. В толпе вновь зашумели.

— Читай уж, матушка барыня, послушаем, что царь-батюшка сказал! — выкрикнул кто-то из мужиков, не выдержавший паузы.

— Слушайте, — произнесла Дуня и принялась зачитывать манифест: — …Неприятель вступил в пределы Наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие великой сей Державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ее и благоденствие. С лукавством в сердце и лестью в устах несет он вечные для нее цепи и оковы…

Собравшиеся люди слушали, затаив дыхание слова императора о том, что силы врага велики, о том, что необходимо всем сословиям создать внутри государства новые силы, чтобы в подкрепление к воинам встали крепкой защитой домов, жён и детей, и всех. Не выдержав напряжения, заголосила-заплакала одна молодка. Сразу со всех сторон на неё зашикали:

— Тихо ты! Послухать дай!

Дуня, сделав глубокий вдох, зачитала завершающие строки:

— Да найдет враг на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина…