Авдотья, дочь купеческая

До Дуни с Глашой эти разговоры доходили, к тому же каждое утро подходил Демьян и спрашивал, не запрягать ли карету. Когда дошла новость, что идёт битва за Смоленск, а в воздухе появился слабый запах гари, Дуня решилась уехать. Увезти Глашу и Платона.

Поскольку Гром не дался запрячь его в карету или коляску, решили, что Платон поедет верхом на нём. Из деревни позвали мужиков, чтобы заколотить окна и двери господского дома. Дуня с Глашей в карете, управляемой Демьяном, и Платон верхом на Громе выехали из имения. Коляска с горничными и вещами должна была отправиться чуть позже, перед самым выездом выяснилось, что нужно укрепить колёса.

Чем дальше отъезжала карета от имения, тем тяжелей становилось у Дуни на душе. В голове крутились слова купца-беженца: «Дворян не трогают… Простым людям не позавидуешь». Дуня приникла к окну, она, не отрываясь, смотрела, как удаляются дома Покровки, колодец с журавлём. Когда деревня скрылась из вида, Дуня не выдержала. Она отодвинулась от окна и посмотрела на Глашу.

— Я с тобой, Дуня. Всегда с тобой, — сказала Глаша, догадываясь о чувствах подруги.

Дуня изо всех сил затарабанила кулаками по передней стенке кареты и крикнула:

— Демьян, стой!!!

Карета остановилась, открылась дверца, в неё заглянули Демьян и подъехавший Платон.

— Что случилось, Авдотья Михайловна? — спросил Демьян встревоженно.

— Разворачивай, мы возвращаемся, — твёрдо сказала Дуня, в ней больше не осталось сомнений, о том, как правильно поступить.

— Дуня, душенька, ты что выдумала? — возмущённо спросил Платон. — Немедленно поехали дальше!

— Нет, мы обязаны защитить своих людей, — ответила Дуня.

— Я твой муж, ты обязана меня слушать! — воскликнул Платон.

— Нет, мы остаёмся, — ответила Дуня спокойно.

Это спокойствие взбесило Платона.

— Ах так? Ну и оставайся! — крикнул он и, пришпорив Грома, понёсся прочь по дороге.

— Он уехал, — потрясённо прошептала Глаша.

Дуня в этот момент мерялась взглядами с Демьяном.

— Даже не думай, — сказала она, наконец, кучеру. — Если решишь помимо воли моей дальше ехать, мы с Глашей выскочим и пешком в имение вернёмся.

Демьян, не выдержав поединка взглядами, кивнул, захлопнул дверцу и отправился на своё место. Карета развернулась и поехала обратно.

— Платон, он… — начала, было, Глаша, так и не пришедшая в себя от поступка мужа подруги. Дуня отрицательно помотала головой, молчаливо призывая не говорить на эту тему. Но сама же и не выдержала, прошептав:

— А я ведь его почти полюбила.

После этих слов села, выпрямив спину и прищурив глаза. Глаша опустила свою руку на Дунину и слегка пожала.

Демьян правил лошадьми и ругал себя последними словами. Оправдываясь перед хозяином, доверившим ему охрану своих «сударушек», бормотал:

— Михайла Петрович, ведь они и впрямь пешком бы пошли. Вот ей богу, пошли бы. Я уж лучше сам обратно доставлю, да там присмотрю.

Платон, проскакав несколько вёрст, опомнился. Он ослабил поводья, замедляя бег коня. Затем остановился. Осознание огромной ошибки, которую совершил, накрыло его с головой.

— Нужно было уговорить, не слушать, силой увезти! — воскликнул он. — Но и сейчас не поздно.

После этих слов Платон развернул Грома и поехал обратно. Правда долго проехать не удалось. На дорогу с одной из троп выезжали несколько всадников в мундирах французских драгун. Офицер крикнул на своём языке:

— Стой, кто таков?

С неожиданной для себя силой Платон сформировал огненный шар и швырнул в французов. Лошади шарахнулись, сбрасывая всадников, раздался треск, запах палёного и ругань, в кого-то магический снаряд попал. Но Платон не стал наблюдать за впервые получившимся применением дара. Он подгонял Грома, пригнувшись и умоляя «аспида» мчаться быстрее. Сзади раздались выстрелы, но конь не подвёл. Он летел чёрной молнией, унося Платона всё дальше и от врагов, и от имения, где осталась его жена.

Глава двадцатая. Фуражиры

Чем ближе подъезжали к имению, тем тревожнее становилось Дуне.

— Что с тобой? — спросила Глаша, заметившая состояние подруги.

— Сердце не на месте, неладное чует, — ответила Дуня.

— Ой, не накликай, подруженька, — со вздохом произнесла Глаша. — Надеюсь, обойдётся.

Но не зря сердце-вещун беду чуяло. Как только карета во дворе остановилась, Дуне хватило в окно её глянуть, чтобы выскочить, не дожидаясь, пока Демьян дверку отворит.

Около парадной лестницы особняка стояли, держа в поводу коней несколько французов в форме рядовых. У входной двери столпились дворецкий, кучер Кузьма, Тихон и ещё несколько мужиков. С видом решительным, словно собирались с голыми руками против сабель с пистолями выступить.

Чуть поодаль от лестницы на коленях стоял Оська, с ненавистью глядевший на французского поручика, уткнувшего кончик сабли в его шею. Завидев карету, Оська попытался вскочить, пользуясь тем, что пленивший его француз отвлёкся. Но поручик чуть сильнее прижал саблю. По шее Оськи потекла тонкая струйка крови.

— Что здесь происходит? Я хозяйка этого имения графиня Долли Лыкова. Извольте объясниться, кто таковы и что вам нужно? — на чистом французском языке произнесла Дуня. Произнесла громко, властно, как никогда до того не говаривала.

Рядовые вытянулись в струнку, их командир возвратил саблю в ножны. Поручик подошёл к Дуне, снял с головы кивер, щёлкнул каблуками так, что звякнули шпоры, и представился:

— Огюст Жюно, командир отделения фуражиров Вестфальского корпуса. Готовим места для размещения штаба, офицеров и рядового состава. Надеюсь, вы предоставите часть особняка, он прекрасно подходит для данной цели, мадемуазель Долли.

— Мадам, — поправила его Дуня, не выходя из роли надменной графини. — Мы с моей сестрой мадемуазель Глафирой всегда рады гостям, мсье Огюст. Что натворили мои люди?

После чего она кивнула на Оську, который так и стоял на коленях, прислушиваясь к чужой речи. Мужики у двери тоже слушали и переглядывались. Слов они не понимали, но уяснили, что барыня французского офицерика с солдатами строит, вон как слушают.

— Ваши люди не пускали в дом, а вон тот и вовсе в драку кинулся, — ответил поручик.