Автопортрет художника (сборник)

Я и правда не знал. Это был совершенно незнакомый мне человек. Работал, как мне сказал брат, в каком-то кафе, разносил еду. И который, тем не менее, вот уже два года жил отправкой анонимных писем, в мой адрес. Да еще и совершенно обычный на вид, даже стриженный коротко, прям как я. Не панк, не хиппи, не эмо, не сактанист блядский, не сумасшедший. О, Господи. Я глазам своим не верил. Парень бросил конверт в ящик, и стал уходить.

– Отвернись, – сказал брат.

Он был в спортивном костюме и с битой. Рядом было еще трое таких же. Все вместе они весили больше тонны гребанной, и каждому из них я глядел в подмышку. Это если голову поднять. Работники почты очень удивились, когда мы зашли и встали в конце этого темного коридора. Но промолчали. Было ранее утро. Может, не проспались еще.

– Только не нужно писать потом, как в прошлой книге, что мы сунули ему бутылку в сраку, – сказал брат, и легко пошел за психом, – не нужно сочинительства. Будь реалистом.

– Я буду, – пообещал я.

И отвернулся. Ударов было несколько, они были глухие, первый– словно на асфальт упал кулек с яйцами, второй – будто кулек с мясом шмякнули об стенку, а потом я даже не сранивал ни с чем. Парня стали пинать в живот. Трахать тебя в рот, сказал брат. Еще одно письмо на хер. Я повернулся слишком рано, и увидел еще пару ударов битой. Меня стравило. После этого «влададолохова» обоссали.

Но бутылки в сраке не было, врать не стану.

ххх

Конечно, я сразу позвонил менту.

– Ну как, разобрались? – спросил он.

– Вроде того, – сказал я.

– Ты его видел? – спросил он.

– Да, – сказал я, – как тебя.

– Своими глазами видел, – сказал я.

– Ну, и как он тебе? – спросил мент.

– На вид Совершенно Нормальный парень, – сказал я, – совершенно обычный мужч…

– А я тебе что говорил? – перебил мент.

И добавил:

– В нашем городке психов нет.

Наверное, так оно и было. Я поблагодарил и повесил трубку. Написал рассказ про свой самый лучший секс в том году. Выпил кофе. Пошел обедать. Ждал. Прошло больше года. Письма приходить перестали. Что же. В нашем городке психов больше нет.

МАКАМОНЫ

– Мооз, – говорит он.

– Мороз? – повторяю я.

– Да, Мооз, – втолковывает он.

– Мороз? Дед Мороз? – начинаю понимать я.

– Деда Мооз, – улыбается он из маленькой ванной.

Зубов у него пока еще двадцать, им у него во рту не тесно, поэтому между ними щели. От этого улыбка выглядит очень открытой.

– Хорошо улыбаешься, – говорю я.

– Мооз, – напоминает он.

– Мороз, – киваю я.

– Деда Мооз, – мечтает он.

– Да, – обещаю я. – Дед Мороз. Придет.

– Пидет.

– Придет. На Новый год. Обязательно.

– Игусики, – улыбается он.

– Игрушки, – подтверждаю я. – Принесет игрушек. Много.

– И соник! – кричит он, смеясь.

– И слоник, – говорю я, недоумевая, откуда у Мороза в свите слон.

– Мооз, – снова говорит он.

И будет говорить до тех пор, пока не уснет. Он только начал говорить, и из него прет. Как из щенка – любовь к жизни. Волосы у него взъерошены, и я думаю, что пора бы его постричь.

– Постричь бы тебя, Игнат, – говорю я. – Вон зарос как…

– Не нада сапунь, – пугается он.

– Не будет шампуня, – обещаю я.

Хотя шампуня надо бы, голову мы ему не мыли уже неделю, но стоит ему попросить чего-то не делать, как у меня щемит в груди. По-настоящему, как будто мышцу. И я не делаю. Бабье сердце у тебя, говорит мне дед мальчика. Много вы о бабах знаете, огрызаюсь я. Наверное больше, чем ты, если твоя от тебя сбежала, огрызается он. Ваша дочь, вы воспитали, огрызаюсь я. Но пререкаемся мы несерьезно, потому что оба знаем: прав он.

И куда правильнее будет, если я вымою мальчику голову против его воли. Чем не вымою по ней, формулирую я и вздыхаю.

– Не нада сапунь, – тихо говорит он, внимательно глядя на мои руки.

– Не надо шампунь, – говорю я.

– Мога игусики, – перестает бояться и возвращается к теме подарков он.

– Много игрушек, – подмигиваю я.

– Не нада сапунь, – говорит он напоследок и начинает играть с Микки-Маусом.

– Не надо, – покоряюсь я.

В рейтинге авторитетов у него на первом месте Бэтмен. На втором – Микки. Третье почетное разделяем мы: я и танцующая коровка из музыкального клипа. Не нада сапунь. Ладно. Вымою завтра. На счетчике шесть кубометров. Или пять? Я кряхчу, – он не обращает внимания, потому что чистит Маусу зубы, – и опускаюсь на колени. Сую голову под унитаз, чтобы разглядеть показания. Все-таки шесть и даже шесть с половиной. Ванна отменяется. Вода дорожает каждый месяц. Я дергаю головой, и мне сводит под затылком. Разожрал шею, как у быка, корю я себя и потихоньку высвобождаюсь из-под бачка.

Кем я видел себя несколько лет назад? Писателем с мировым именем? Репортером, ведущим эфир из ада сражений? Молодым философом в окружении полураздетых поклонниц? Угрюмым писателем, который вот-вот состоится, живет уединенно и выходит из дому лишь прикупить продуктов да покачаться на турниках в парке напротив дома? Не помню. Все слилось в какой-то светящийся ком. Все мое прошлое. Я ни в чем не уверен. Кроме одного.

Стоящим на коленях с головой под унитазом я себя точно не видел.