Автово

На следующий день все ушли на «войну». Этот подходящий случай я упустить не мог. О том, чтобы делать ЭТО в коридоре не могло быть и речи по двум причинам. Во-первых: меня абсолютно никто не должен был увидеть, а во-вторых: помня историю с сигарой на дне рождения Наиля, мне сначала следовало бы научиться это делать.

Благо на улице стояла тёплая погода. Я открыл настежь окно, закрыл на замок и щеколду входную дверь и достал драгоценную пачку. Облокотившись на подоконник, я вынул одну сигарету и подумал в последний раз. Внезапно я вспомнил родную мамочку, которая, собирая меня первый раз в Петербург, умоляющим голосом говорила:

— Сынок! Что бы ни случилось, никогда не кури, а если в хмельной компании тебе предложат сигарету — гордо отвернись и с презрением плюнь на пол.

— Ах, мама, мама — подумал сейчас я, — как многого ты обо мне не знаешь. Никто мне и не предлагает, я сам решил.

И уже с полной решимостью я достал купленную заранее зажигалку и извлёк из неё пламя. Разумеется, прикуривать я не умел. Держа в одной руке зажигалку, а в другой сигарету, я добился того, что последняя чуть не сгорела. И вот сигарета задымилась.

— Да, всё-таки, надо начинать с лёгких, — подумал я и поднёс «Camel» ко рту.

Вдохнув воздух, я тут же с силой, чуть не вывернувшись наизнанку, выдохнул дым обратно и замер. Как я знал, обычно после этого должен последовать раздирающий душу кашель, но сейчас ничего подобного не было. Я вдохнул ещё, потом ещё — никакого кашля, зато в башке вдруг всё куда-то поплыло, и безоблачное состояние нирваны охватило моё тело.

— Класс! — вырвалось у меня. И в этот момент в дверь постучали.

— Андрюха, ты дома? — послышался настойчивый зов Ларисы.

Чудом не упав сразу в окно, я чуть было не крикнул «Нет!», но вовремя понял, что это было бы не самым удачным решением.

— Открывай, я знаю, что ты дома, я тебе пять минут назад видела, — капризничала она. — Серёги нет, ты мне нужен!

— О, Господи, — в ужасе подумал я, вспоминая её камасутру в поезде, — что этой извращенке от меня понадобилось?

Затем, стараясь по возможности бесшумно выгонять дым на улицу — не дай Бог, эта ещё чего-нибудь учует — я с нетерпением ждал, когда же её либидо хоть немного утихнет. Вскоре судьба надо мной сжалилась, потому что с криками «Ой, мать, капуста горит!» Лариса убежала восвояси. Ну, а я вернулся к прерванному занятию. Да, действительно, то, что у меня никакого приступа кашля не наблюдалось, несколько меня удивило. Однако, так было даже лучше. И вот, выкурив первую в моей жизни сигарету, я оставил окно открытым, чтобы выветрился запах, а сам, качаясь из стороны в сторону, как психическая корова, поплёлся в туалет, где тщательно прополоскал рот и засунул туда жвачку.

— Атас! — думал я. — Качает как после водки.

Затем радостный и довольный произведённым эффектом таким же макаром поплёлся обратно к 215-ой. Там уже меня ждала извращенка.

— Ага, надрался уже с утра! — глядя на мою «летящую» походку сказала она. — Это поэтому ты мне дверь не открывал? А? Бухал в одиночку, а меня даже не позвал.

— Да что ты, Лариса, — я уже более-менее совладел с собой, — я в туалете был (здесь я даже не соврал).

— В туалете двадцать минут?

— Ну, и что, у каждого свои проблемы.

И, рыгнув напоследок, я зашёл в 215-ую.

Ошеломлённая таким поведением, Лариса даже забыла, зачем пришла и поспешила убраться прочь.

После обеда, когда наши вернулись с «войны», комната уже окончательно проветрилась, а я со спокойным видом полулежал на кровати и делал вид, что усиленно изучаю лекции Гармы.

— И давно это у тебя? — подозрительно спросил меня Рудик.

— Что?

— Ну, это — посреди дня лекции читать.

— Да нет, просто взгрустнулось.

— Ну, и как, они тебя развеселили, лекции-то?

— Хватит чушь нести, — решил вставить своё слово Владик, — пошли жрать…

На следующий день я решил закрепить так хорошо начатое мною новое деяние. К сожалению, «война» была всего лишь раз в неделю, поэтому и речи быть не могло, чтобы курить в комнате, где сейчас нагло расхаживали Владик с Рудиком.

Пачку я прятал в тумбочке. Подойдя к ней и делая вид, будто что-то ищу, я украдкой достал одну сигарету и незаметно сунул её в карман рубашки. Затем, сказав, что пойду к кому-нибудь в гости, вышел в коридор. Там мне тоже делать было нечего. Нужно было найти подходящее место, где меня никто не смог бы увидеть, по крайней мере, наши и «школьники». Я поднялся по нашей ближайшей чёрной лестнице и остановился на площадке между третьим и четвёртым этажами. На мой взгляд, место было подходящим — отсюда, глядя вниз, я мог наблюдать — не поднимается ли кто-нибудь из знакомых, и в случае чего мог дать деру в верхнем направлении. На этой площадке было открыто окно, что тоже меня устраивало, я достал сигарету и чиркнул зажигалкой. На этот раз сигарету я решил зажечь уже как надо, то есть с помощью дыхательных движений. Где-то после четвёртой попытки у меня это получилось, но самое главное — опять никакого кашля! Минут через 10 я выбросил окурок в окно и, снова шатаясь, поплёлся в туалет третьего этажа. Прополоскав рот почти литром воды, я всё же боялся, что Рудик учует посторонний запах, а этого ни в ком случае нельзя было допустить. За Владика я не беспокоился. У того был сильный насморк, и он ничего бы не почувствовал, даже если ему прямо в нос дыхнуть сразу после продолжительной рвоты. Но вот Рудик…

На всякий случай, положив в рот жвачку, я с опаской вернулся в 215-ую. Слава Богу, никто ничего не заметил, и это вдохновило меня на новые подвиги.

Владик ушёл играть в карты к Лариске с Васильевым. Кстати Лариса ещё с утра жаловалась Владику, что, оказывается, его сосед Рыжий, когда все уходят на «войну», с утра бухает у себя в комнате в одну харю. И когда она, бедная девочка, пошла вчера в 215-ую, ей гвоздик нужно было прибить, этот законченный алкаш даже не соизволил ей открыть, а несколькими минутами спустя, когда у неё сгорела вся капуста, она видела его мотающимся из стороны в сторону в коридоре и издавающим неприличные звуки. Короче, что-то надо было делать.

Вот, наверное, сейчас Владик, под предлогом игры в карты, отправился на важное совещание на тему «Что делать с Рыжим, и где он прячет полулитру?». Ничего не подозревая, я и Рудик сели пить чай. Сахар кончился, и тут я вспомнил, что у меня осталось ещё немного с поезда — в баночке от какого-то лекарства. Баночка стояла на видном месте, и в ней, действительно, был белый порошок. Не долго думая, я схватил две полные ложки и сыпанул их себе в стакан. Что было, когда я попробовал свой, извините, чай — трудно описать. Тот факт, что я не выплеснул всё изо рта прямо на стол, объяснялся лишь тем, что мальчик я, как известно, очень воспитанный и скромный. Но перекорёжило меня страшно.

— Ты чего? — испугано спросил меня Рудик, увидев мои судороги.

Не зная, что делать, я каким-то чудом заставил себя проглотить эту гадость и, переведя дыхание, ответил:

— Это… это не чай, это — помои!

Рудик, испугавшись, что выпил уже полбокала и ничего не почувствовал, подозрительно осторожно отхлебнул из своей чашки ещё немного. Потом последовала минута молчания, во время которой он наспех соображал: то ли ему, действительно, признаться, что он ничего не чувствует и тем самым выставить себя на посмешище, поскольку у него, оказывается, полностью атрофированы органы (вкусовые, конечно) или сказать, и тем самым обмануть себя самого, что да, дескать, не чай это вовсе, а какая-то мозговая жидкость, и если бы не сильная жажда, мучавшая его целый день…

В итоге Рудик выбрал осредненный вариант:

— Да-да, — с важным видом произнёс он, — я тоже что-то такое почувствовал, но пить, по-моему, можно. Я ведь, сам знаешь, не привередливый.

Это я, конечно, знал, но знал и другое — кто-то из нас двоих сошёл с ума, это точно. Потому что источник помойного вкуса я уже давно определил, но ведь Рудик не мог его почувствовать, потому, как не клал ЭТОГО!!!

— Ну-ка, дай попробовать, — сказал я и, выхватив из его рук чашку, отхлебнул из неё.