Азбука для побежденных

— И что же? — с надеждой спросила Аполлинария.

— Да то, что ты никогда больше одна уже не будешь, — улыбнулась тётя Мирра. — И мы, хоть с тобой и спорили порой, зла тебе никогда не желали. То, что все мы вместе так долго строили, оно ведь не на плохом выстроено получилось, хотя и не без того. Так что не переживай. Делай, что должно…

— И будь, что будет? — спросила Аполлинария.

— Э, нет, будь что предначертано, — покачала головой тётя Мирра. — Ты уже сама догадалась, кем именно.

— Кажется, да, — кивнула Аполлинария.

— Вот и славно, — подытожила баба Нона. — Ну, девочки, пора.

— Погодите, — попросила Аполлинария. — Можно ещё вопрос?

— Только недолго, — предупредила тётя Мирра.

— Хорошо. Другие, такие же, как вы, которые сопровождали таких, как я, они что — тоже улетают? Вместе с нами? — спросила Аполлинария.

— А то как же! — всплеснула руками бабуля Мелания. — Каждый день такие, как мы, улетают, вот просто каждый день, в обязательном порядке. Со всеми и с каждым.

— То есть вы уже давно стали миллионами, верно?

— Ну а то. Только не миллионами, — поправила тётя Мирра. — Мириадами. Мы давным-давно потеряли себе счет.

— Ясно, — кивнула Аполлинария. — Скажите, а там правда есть поле, на котором растут цветы?

Тётя Мирра засмеялась.

— Да, девочка, можно и так сказать, — ответила она. — Поле… бескрайнее поле, море травы, в которой вспыхивают, как огоньки, живые цветы. Огненные цветы в бескрайней степи. Ты услышала мой ответ?

Аполлинария молча кивнула.

— Нам пора, — сказала баба Нона.

— Да, — эхом откликнулись тётя Мирра и бабуля Мелания.

И… старухи, сидевшие перед ней на лавке, начали вдруг таять, словно были призраками; они становились всё прозрачнее и прозрачнее, с каждой секундой очертания их делались тоньше, эфемернее, и воздушнее, и вот, наконец, лавочка опустела, на ней больше никого не было.

Манжеты на платье Аполлинарии вдруг словно бы вспыхнули, осветились золотым светом, и край воротничка, который сама Аполлинария могла видеть, вспыхнул тоже. Золотое сияние пробежало по ним, и пропало.

— Ах, вот как, — покачала головой Аполлинария. — Ну, что же. Значит, так тому и быть, и вы теперь навечно со мною. Хорошо. Я готова. Мне пора идти к друзьям.

* * *

В кафе она пришла самой первой, никого из друзей ещё не было. Навстречу Аполлинарии вышла официантка, и Аполлинария с удивлением увидела, что официантка переоделась — вместо привычного чёрного платья и белого фартука на ней был темно-синий брючный костюм облегающего кроя, больше всего напоминавший военную форму. Или не военную? Этого Аполлинария не смогла для себя определить. Выглядела официантка тоже как-то непривычно, словно черты лица её изменились, неуловимо, непонятно, но…

— Это точно вы? — спросила Аполлинария вместо приветствия. — Или вы уже кто-то другой?

— Давайте считать, что я теперь кто-то другой, и этот другой является производной от прежнего облика, к которому вы привыкли, — ответила бывшая официантка. — Собственно, вы, сударыня, тоже теперь кто-то другой. Вы не заметили?

— Нет, — помотала головой Аполлинария. — Правда?

— Давайте войдем в кафе, — предложила официантка. — Там есть зеркало. А заодно я налью вам чашечку кофе…

— Лучше чаю, — попросила Аполлинария. — Я бы хотела запомнить вкус, он мне очень нравится.

— Можно и чаю, — согласилась официантка. — Идёмте.

…Зеркало за стойкой было старое, мутное, но Аполлинария, едва взглянув на себя, поняла, что официантка права. Раньше в зеркалах Аполлинария отражалась, как молодая девушка, не полная и не худая, с лицом симпатичным, но несколько невнятным, словно это была заготовка, которой предстоит обрести впоследствии истинный облик. А сейчас — облик был уже обретен, и теперь Аполлинария видела в мутном зеркале молодую красивую женщину со строгим, точеным лицом, гладкими волосами медового оттенка, одетую в золотистое платье с лиловым отблеском.

— Неужели это я? — спросила Аполлинария. — Я так быстро и неожиданно изменилась…

— Вы менялись всё это время, — покачала головой официантка. — Просто не замечали этого, потому что были слишком сильно заняты другими вопросами. Вот ваш чай, сударыня. Именно такой, как вы хотели.

Женщина в зеркале взяла запотевший высокий стакан, и отпила глоток. Да, чай был превосходен. И, пожалуй, теперь только этот чай и связывал Аполлинарию с тем, чем она была раньше.

— Знаете, а я ведь умерла, — с усмешкой сказала она официантке. — Странно, правда?

— Можно, я внесу ясность в этот вопрос? — официантка присела на высокий стул у барной стойки. — У вас было несколько видений, в которых вы представали перед собой в виде старой женщины, которая совершила некий поступок, из-за которого рассталась в результате с жизнью. Всё так?

Аполлинария кивнула.

— Этой женщины никогда не существовало, — спокойно сказала официантка. — Вы всегда были тем, кем вы являетесь сейчас.

— Но я же помню, как я убегала от безглазых, пряталась, спасала себя, и в результате оказалась в Городе, — возразила Аполлинария.

— Конечно, вы это помните, ведь Городу нужно было как-то обосновать ваше появление, в первую очередь для вас же самой, — официантка пожала плечами. — И не только обосновать, но и подарить вам зерно сомнения. А потом посмотреть, как вы им распорядитесь. Ваша ложная память — это ещё одна этическая задача, которую вам предстояло тогда решить. И вы её решили, причем блестяще.

— Так уж и блестяще, — покачала головой Аполлинария.

— Именно блестяще, — твердо сказала официантка. — Поэтому вам и уготована особая судьба. Не такая, как у других.

— Другие, подобные мне, решают её иначе? — удивилась Аполлинария.

— Конечно, — заверила официантка. — Кто-то порывается мстить обидчикам, кто-то хочет вернуть разрушенную жизнь, пытаясь найти дорогу из Города в несуществующую реальность, кто-то ищет причину происшедшего, и не находит, потому что причины на самом деле нет.

— Небо, — вдруг вспомнила Аполлинария. — Небо, и ненастоящие звезды…

— В вашей воле дать кому-нибудь знание о настоящем небе, — пожала плечами официантка. — На ваше усмотрение.