Багровый прилив

— При условии, что я проявлю благоразумие, как и вы.

— Благоразумие вообще весьма полезная черта характера. Часто позволяет остаться в живых.

— Не его ли проявил мой сюзерен, когда не стал надевать корону?

— Когда затевается дело таких масштабов, о благоразумии надо забывать, отбросив его, ибо тогда оно может стоить жизни. И судьба герцога Фиарийского тому самый яркий пример.

Не желая продолжать неприятный ему разговор о судьбе покойного сюзерена, Антрагэ поднялся на ноги. Он прошёлся по гостиной и снял с каминной полки небольшую фигурку, вырезанную из кости.

— Я заметил, у вас в поместье нет трофеев на стенах, что странно для охотничьего домика, зато много украшений из кости.

— Не терплю всех этих голов на стенах и шкур на полу, — отмахнулся Мондави. — В них заводятся паразиты. Всё должно идти в дело. Мясо идёт на стол, если зверь достаточно благороден, внутренности — псам, шкуру берут егеря, а из костей получаются такие вот поделки и украшения. Ничего не пропадает зря.

— Вижу, кроме благоразумия, вы одарены ещё и добродетелью бережливости.

— Иначе не стал бы сначала торговым князем, а после герцогом. Вы упорно не желаете интересоваться будущим, барон. Не находите, что это упорство заслуживает лучшего применения?

— Так поведайте мне, — усмехнулся Антрагэ, снова садясь за стол и салютуя герцогу бокалом. — Считайте, что я сгораю от любопытства, просто не хочу демонстрировать его.

— Завтра я, раз уж приехал сюда, хочу поохотиться и надеюсь, вы составите мне компанию.

— Конечно, — кивнул Антрагэ, делая глоток вина. — Ваши егеря наотрез отказывались поднимать зверя, пока вас нет. А конные прогулки в их компании мне надоели.

— Охочусь в моих угодьях только я и мои гости, но опять же только вместе со мной. Егеря знают об этом и неукоснительно выполняют мой приказ. Однако завтра мы с вами насладимся охотой.

— Не хочу знать, на какого зверя, — Антрагэ налил себе ещё вина, — люблю сюрпризы. А что будет после охоты?

— Мы отправимся в Кьезо или Ажитационне, где вы сможете пожить некоторое время в обществе, более привычном вам. Когда же всё на Родине у вас успокоится, вы вернётесь домой.

— Вот только что я там застану, герцог? Мне кажется, Адранда и Эпиналь, какими я их знал, сгинули навсегда. И кстати, отчего Кьезо и Ажитационне, почему не Водачче?

— К сожалению, Водачче королевским указом объявлен вольным городом, он не входит в моё герцогство, и там правит граф из многочисленной родни герцога д’Эпернона.

Судя по ноткам недовольства, проявившимся-таки в ровном тоне Мондави, этот факт приводил его практически в ярость.

— Видимо, там не рады видеть ни меня, ни вас, — не удержался от шпильки Антрагэ. — Жаль, ведь столько ваших усилий пошло прахом.

— Не всё сразу, — сумел вернуть тону прежнее равнодушие герцог. — Родня д’Эпернона удивительно жадна и вряд ли уживётся в Водачче. Они считают, что оттуда можно качать золото, но это не так. Деньги там должны крутиться, лишь при таком условии часть их оседает в кошельке. Родня д’Эпернона этого не понимает, что и станет причиной их краха.

— За крах д’Эпернона и всей его родни! — поднял тост Антрагэ, и Мондави поддержал его.

Разговор на этом сошёл на нет, и первым откланялся де Фуа, без того просидевший весь обед, не сказав и десятка слов.

— Знаете, — сказал Антрагэ, когда за его бывшим телохранителем закрылась дверь, — в охотах я больше всего не люблю ранние подъёмы, но они — неизбежное зло. Поэтому сегодня лягу спать пораньше.

И он откланялся, оставив Мондави в одиночестве. Герцог, по всей видимости, ничего против этого не имел.

Говоря, что не любит ранних подъёмов, Антрагэ ничуть не кривил душой. Он чувствовал себя не в своей тарелке, если ему приходилось вставать раньше пары часов до полудня. Эпиналь жил по большей части вечерней и ночной жизнью — приёмы, балы и маскарады, всё начиналось в столице Адранды ближе к заходу солнца и завершалось далеко за полночь, а то и ближе к восходу солнца. Тильон, чтобы не прослыть глухой провинцией, не отставал в этом от Эпиналя, да и в Водачче аристократы и богатые купцы также предпочитали устраивать мероприятия вечерами. Так что у Антрагэ утро ассоциировалось скорее с возвращением домой после шумной пирушки, и лишь охоты стали исключением из этого правила.

Однако как всякий настоящий адрандский дворянин и мужчина, Антрагэ был страстным охотником. И лишь ради этого своего увлечения он готов был подниматься ни свет ни заря. Правда, сегодня не тот день, когда он получил бы удовольствие от охоты, а потому барон пребывал в мрачном настроении. Слуги помогли ему одеться в перешитый местными умелицами охотничий костюм Мондави, благо тот, как и сам Антрагэ, был стройного телосложения, хотя и выше ростом. Рубашек же барону нашили здесь предостаточно, словно здесь, в глуши, где-то скрывалась целая ткацкая мануфактура. А может, так оно и было, ведь Антрагэ не давали так уж сильно отдаляться от поместья, и он не представлял, что вообще есть в округе. Откуда-то брались овощи, свежее мясо, молоко, и вообще всё то, что нужно поварам для их работы. Об этом он никогда не задумывался, равно как и о происхождении льна для многочисленных сшитых для него в поместье рубашек, нижних панталон с чулками и всего прочего.

Антрагэ старался не зевать и не потягиваться, когда вышел из поместья. На ходу порадовался, что не пренебрёг плащом — утром воздух был уже совсем не по-летнему холодным. Мондави с де Фуа и парой егерей, державших на крепких сворках псов, уже ждали его. Вместе они прошли в небольшой дворик, где конюхи приготовили лошадей. Двух. Если у Антрагэ и были сомнения насчёт того, что сейчас произойдёт, то в этот момент они окончательно пропали.

— Вы ничего не забыли, герцог? — поинтересовался он, когда Мондави с де Фуа заскочили в сёдла. К ним подъехал ещё и егерь с взведённым арбалетом в руках, как будто невзначай поставивший своего коня между герцогским и скакуном де Фуа.

— Отнюдь, — тон Мондави, когда он заговорил сейчас, был более живым. — Вы не стали интересоваться прошлым вечером, какого зверя поднимут егеря, и мне не пришлось лгать вам.

— Одного моего знакомого, друга можно сказать, не раз звали кабаном и пытались затравить. Вот только всякий раз это дорого обходилось самим охотникам.

— Проверим, насколько хороши вы, — пожал плечами Мондави. — Я дам вам фору в час, а после мы пустим по вашему следу собак.

Только теперь он стал живым, или, по крайней мере, таким казался. В голосе появились нотки страстного предвкушения, так иные говорят о предстоящей пирушке или свидании, или дуэли. Этого события ждут и считают часы, если не удары сердца до них.

— Не советую задерживаться. Если останетесь стоять, когда закончу говорить, мой егерь всадит вам стрелу в колено из своего арбалета. Поверьте, он бьёт без промаха.

Задерживаться Антрагэ не собирался — ждать окончания речи Мондави или стрелы в колено тоже. Он не доставил герцогу удовольствия и не побежал. Он сделал то, чего от него не ожидал никто.

Антрагэ сорвался с места, не тронув и пальцем шпагу, оставшуюся в ножнах. Два шага, отделявшие его от де Фуа он буквально пролетел, казалось, ноги его не касаются земли. Вторым прыжком Антрагэ заскочил на спину коня де Фуа, присевшего на задние ноги, но выдержавшего. Скакун у предавшего барона телохранителя был отменный, как и все в конюшнях Мондави. Левой рукой Антрагэ выдернул кинжал из ножен на поясе опешившего настолько, что не успел и пальцем шевельнуть де Фуа, и вонзил клинок ему в грудь, а после в живот. Де Фуа скорчился от боли, и Антрагэ толчком выкинул его из седла, благо наездником фианец был хорошим и стремена под каблук не загнал.