Бахир Сурайя

Раб как нарочно с трудом поднялся на ноги и тут же снова пошатнулся. На этот раз его поймал невольник, прикованный следом за ним, — тоже, впрочем, весьма отработанным движением.

Надсмотрщик уныло обрисовал родословную купца, сплавившего ему порченый товар и так искусно скрывшего этот прискорбный факт, что все стало ясно только спустя целый дневной переход. Не разворачивать же было весь караван из-за одного раба!

Я сочувственно качала головой и старательно поддакивала, только невзначай вставила, что невольник похож на покойного сына моей тети — тот тоже так болел, так болел…

Где-то тут до надсмотрщика дошло, к чему все идет, и раб внезапно стал здоров, подобно сильнейшему из племенных быков, вынослив, как вьючный верблюд, и вообще спасибо хоть не так юн и чист, как цветок лотоса на спокойной воде. Я логично возразила, что даже племенным быкам нужен отдых, но не так же часто! Да и не всякий бык выпьет столько драгоценной пресной воды на первом же привале!

Надсмотрщик предсказуемо попался и возразил, что привал был вовсе не первым.

Пожалуй, Рашед мог бы мной гордиться: когда спорного раба отделили от общей вереницы и привязали за ошейник к моему седлу, казна его молоховен практически не пострадала. Я позволила своему ящеру чуть отстать от каравана, приноравливаясь к вялому человеческому шагу, и негромко спросила:

— Как твое имя?

— Как пожелает госпожа, — не поднимая глаз, ответил невольник неожиданно певчим баритоном.

"Госпожа" пожелала досадливо поморщиться и напомнить:

— Я ведь могу и у Камаля спросить. И заодно выведать пару историй, выпросить пару советов…

— Мои родители назвали меня Бахит, ас-сайида Мади, — моментально поумнел невольник, и я отчего-то вздрогнула из-за созвучности имён — его и смертоносной песчаной бури.

— Бахит, — медленно повторила я и постаралась убедить себя, что ветер усилился вовсе не из-за этого.

Пустыня будто лениво потягивалась, как огромная сонная кошка, задравшая хвост: пески постепенно спускались вниз, подобно вытянутым лапам. На горизонте показалось вожделенное ущелье, но до него ещё оставалось несколько часов пути.

А ветер и правда усиливался, не принося облегчения.

— Я собираюсь предложить тебе выбор, — объявила я таким уверенным тоном, что сама запнулась — до того вышло похоже на Руа.

Бахит бросил на меня насмешливый взгляд и поспешно потупился, и я поняла, что словами теперь до него точно не достучусь.

К счастью, у меня был ещё и меч, и в пустыне он сверкал, как второе солнце.

— Ты можешь умереть сегодня, — ровным голосом продолжила я и завела кончик клинка под его подбородок. — От меча или от бури, как угодно…

Я действительно не собиралась ничего делать, поскольку хорошо помнила, что Рашед говорил о клинках, умениях и подушках. Но, стремясь сохранить разговор в тайне, я позволила молоху отойти слишком далеко от проверенной тропы, и под его лапой внезапно осыпался песок со склона бархана.

Клинок дрогнул и будто сам собой чиркнул Бахита под подбородком.

Я поспешно перехватила рукоять двумя руками и уже потом разглядела, что ничего серьезного на самом деле не произошло — на клинке осталась одна-единственная крохотная капелька крови, и та высохла почти сразу.

А раб, бледный, как смерть, тронул себя за горло, размазав след от длинной, но неглубокой царапины, и хмуро промолчал. Кажется, он все-таки больше рассчитывал на бунт, чем на гибель, — а я напрочь лишила его шанса подговорить других рабов, выдернув из общей цепи.

Я сглотнула и сделала вид, что так все и задумывалось.

— Или же ты служишь моим охранником по дороге к горам и обратно до столицы, и мой господин и повелитель дарует тебе свободу, — закончила я недрогнувшим голосом и убрала отчего-то потяжелевший клинок в ножны.

О том, что господин и повелитель у нас, кажется, общий, я предпочла умолчать. У рабыни не может быть своих рабов, а деньги, на которые я выкупила Бахита, и вовсе принадлежали тайфе. Но не станет же он рисковать потенциальными союзниками только ради того, чтобы наказать меня за своеволие?

Нет, для этого Рашед слишком расчетлив.

— Камаль уже рассказал моей госпоже одну историю, не так ли? — хмуро уточнил Бахит, не поднимая головы.

— Он сказал, что ты принадлежал его матери, — аккуратно сформулировала я.

А невольник впервые рискнул прямо взглянуть на меня.

— Я принадлежал его матери, — мрачно подтвердил он, — но не как раб. Я был младшим, четвертым, мужем царицы Мансуры. Я сбежал, когда Камаль убил ее третьего мужа.

Ар-раджимов принц Камаль ехал далеко впереди, в самом начале каравана.

Но он обернулся, будто и в самом деле мог что-то слышать.

Глава 7.1. Буря

Столетних трудов все не хватает, испорченных за одно утро — с избытком.

арабская пословица

— У него глаза на затылке, да? — уныло уточнила я, пока купцы провожали Камаля встревоженными взглядами: он круто развернул верблюда и направился прямо к нам.

— Скорее уши на его песьем хвосте, — угрюмо буркнул Бахит и ссутулился, всем своим видом демонстрируя усталую покорность.

Тот факт, что Камаль оказался сыном царицы, очень многое объяснял. Царица Свободного племени на деле не имела никакой власти и ничем не управляла — титул получала женщина с сильнейшим магическим даром, и ей дозволялось выбрать себе сразу четырех мужей: арсанийцы искренне верили, что женское чутье помогает определить мужчин, дети от которых будут ещё более щедро одаренными, чем оба родителя, вместе взятые. Всем прочим приходилось как-то обходиться одним мужем и надеяться, что чутье не подвело.

В случае с Камалем оно явно сработало на все сто, и что там по этому поводу думали изнеженные городские жители, его волновало мало.

— Ты не говорил, что родился принцем, — укоризненно брякнула я прежде, чем Камаль успел открыть рот.

И только потом сообразила, что уж кого-кого, а принца-то оставили бы в племени и берегли как зеницу ока, уповая на то, что его дети будут ещё сильнее. При желании Камаль мог бы претендовать на настоящую власть над Свободными — и вряд ли действующий старейшина смог бы что-то противопоставить.