Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи
Шрифт:
Однако повлияло ли это сразу на качество рома, производившегося на старом заводе, — вопрос спорный. Пепин Бош и другие члены семьи Бакарди, жившие в Майами, утверждали, что любой ром, выпущенный на заводе при коммунистах, — продукт второсортный. В середине 1964 года канадский посол в Гаване написал Бошу с просьбой прислать ему шесть ящиков рома «Бакарди» семейного производства, и причина этой просьбы была для Боша очевидной. «Фидель делает плохой ром», — объяснил он журналисту «Майами Геральд». С точки зрения Боша любая оценка качества кубинского рома после 1960 года была нерасторжимо связана с более широким вопросом о режиме Кастро.
Однако в Сантьяго ветераны «Бакарди», в том числе и те, кто долгие годы был верен семье Бакарди, были оскорблены подобной предвзятостью. Мариано Лавинь, который пришел в компанию «Бакарди» в 1918 году, был особенно обижен. Он утверждал, что по меньшей мере в первые три года
Качество социалистической «Кока-Колы» стремительно ухудшалось, однако с ромом дело обстояло иначе. Эта отрасль промышленности на Кубе обладала глубокими культурно-историческими корнями, и многие ветераны производства рома на острове считали себя хранителями национального наследия, не имеющего отношения к политическим пристрастиям. Неважно, считали эти мастера себя верными fidelistas или нет — многие (по крайней мере, поначалу) гордились, что принимают участие в производстве подлинно кубинского продукта, — работники других сфер промышленности не всегда разделяли подобные чувства за одним важным исключением изготовителей сигар. Наконец, в производстве рома был и еще один аспект: это искусство, которым можно овладеть лишь с опытом, а не научиться в техническом институте, а среди работников «Бакарди», оставшихся в фирме после ее экспроприации, было достаточно людей, обладающих практическими познаниями, чтобы обеспечить некоторую преемственность в традиционных процедурах изготовления рома «Бакарди».
Склад для выдержки рома «Дон Панчо» — здание без окон, от пола до потолка набитое бочонками с ромом, — выглядело и пахло так же, как и в те дни, когда компанией руководили Эмилио и Факундо Бакарди Моро. Начальник склада Франсиско Айала, которого назначил на эту должность в 1959 году Пепин Бош, был на этом посту вторым с тех пор, как сам дон Панчо умер в 1940 году. Умберто Корона, начальник производства на заводе, занимал свое место еще при Бакарди, а знаменитый своим несговорчивым характером Альфонсо Матаморос по-прежнему смешивал ром. Матаморос относился к своей работе на ромовом заводе при социализме так же строго, как и тогда, когда компанией управляла семья Бакарди, и он сопротивлялся вмешательству бюрократовкоммунистов так же упорно, как в свое время — членам семьи Бакарди, приходившим на завод с уверенностью, что имеют право на знания технологий по праву рождения.
Однако важнейшую роль в том, что предприятие «Бакарди» продолжило работу, сыграл Мариано Лавинь. Никто не знал тонкости производства лучше него. Лавинь пришел работать в сантьягское отделение «Бакарди» в тринадцать лет, чтобы помогать матери после смерти отца. Поначалу он мыл бутылки, клеил этикетки, мыл полы и помогал плотникам делать бочонки и ящики. Все на фабрике называли его Марианито, и это уменьшительное имя сохранилось за ним на всю жизнь. Мальчик понимал, что его мать полностью зависит от тех денег, которые он приносит домой, и поэтому трудился до поздней ночи, так что в конце концов руководство обратило внимание на его серьезность и усердие. Понемногу ему стали поручать все более ответственные задания, а он быстро схватывал основы производства рома и мало-помалу узнал их не хуже членов семьи Бакарди. «Они меня баловали, — говорил впоследствии Лавинь о Бакарди. — Я был для них как приемный сын». Факундо Бакарди Моро, сын основателя компании и первый ее «технолог», еще занимался семейным делом, когда Лавинь пришел на работу в «Бакарди», и молодой человек не упускал возможности понаблюдать за работой мастера и перенять его знания. Хотя официального инженерного образования Лавинь не получил, но усвоил органолептические методы оценки качества рома — судил о нем по вкусу и аромату и даже по тому, как он ощущался на коже.
Лавинь много лет проработал на заводе «Бакарди» в Мехико и так великолепно знал технологии «Бакарди», что один мексиканский конкурент даже пытался переманить его к себе, утверждая, что с техническими знаниями и опытом Лавиня они вытеснят «Бакарди» с мексиканского рынка. Впоследствии Лавинь утверждал, что наотрез отказался от предложения, поскольку полагал, что если перейдет на работу к мексиканскому конкуренту, это будет «предательством» по отношению к Кубе и к семье, которая пестовала его с самого детства. «Мне говорили: «Ты идиот», — рассказывал Лавинь, — а я на это отвечал: «Да, я идиот, но не предатель!»» Однако связи Лавиня с семейством Бакарди были разорваны, когда Бакарди отправились в эмиграцию после конфискации своего имущества на Кубе. Согласившись работать на национализированном
предприятии, Лавинь провел границу между верностью Бакарди и верностью Кубе и сделал выбор, который возвел между ним и семейством Бакарди непреодолимую преграду. Тем не менее о своей дружбе с Бакарди Лавинь не забывал и дома заполнил целый шкафчик памятными сувенирами — бокалами и палочками для перемешивания коктейлей с эмблемой «Бакарди», фотографиями, на которых он был запечатлен с Даниэлем Бакарди, Пепином Бошем и другими членами семьи, а также всеми рождественскими открытками и письмами, которые они с женой получали от старых друзей по «Бакарди».Лавинь никогда не был пламенным революционером, и его единственная встреча с Че Геварой едва не обернулась катастрофой. Гевара как министр промышленности посетил национализированный завод «Бакарди» в 1964 году — он частенько наносил такие визиты по всей Кубе. Лавинь страстно любил свое дело — производство рома, — а Че Гевара думал только о судьбах кубинской революции. С самого начала он ясно дал понять, что на бывшем заводе «Бакарди» в Сантьяго его интересует исключительно тот вклад, который предприятие может сделать в укрепление кубинского революционного государства, а не то, удастся ли сохранить легендарное качество и неповторимый характер кубинского рома.
— Ну, где вы тут делаете свой крысиный яд? — спросил Че у Лавиня при первой встрече. Че был, как всегда, в оливковой полувоенной форме и берете, с буйными черными кудрями и сигарой, торчавшей из нагрудного кармана. Дела он вел в своей обычной порывистой панибратской манере, как будто по-прежнему оставался партизанским вожаком в разгар революции. Лавинь, как и многие его ровесники-кубинцы, гордился своей внешностью и каждый день приходил на работу в идеально отглаженной спортивной рубашке или гуаявере. Было видно, что дерзость Гевары оскорбила его.
— Здесь не производят крысиный яд, — подчеркнуто учтиво ответил Лавинь. — Мы делаем лучший на Кубе ром.
После этого он провел Гевару по заводу, объяснил, как в результате брожения, кипячения и испарения получают этиловый спирт и как затем обрабатывают, выдерживают и смешивают дистиллят, чтобы получить ром. Лавинь показал Геваре завод и склад для выдержки рома и рассказал, что ром, который сегодня разливают в бутылки, на самом деле произведен много лет назад. Гевара внимательно слушал объяснения Лавиня, однако он явился на завод с собственными идеями. Определенный сорт «экстрасухого» рома, который производился на заводе, продавали в аптеках как продукт для диабетиков. Гевара предложил расширить производство этого сорта за счет того, чтобы сократить время выдержки, потому что тогда будет меньше потерь из-за испарения.
Лавинь с ходу отверг это предложение, заявив, что ром, который производится под его наблюдением, не попадет к потребителю, пока не будет должным образом выдержан.
Впоследствии, вспоминая этот визит, Лавинь говорил, что в конце концов сумел произвести на Че благоприятное впечатление своей решимостью соблюсти качество в процессе производства рома. «Он обнял меня за плечи и похлопал по спине, — рассказывал Лавинь, — и ушел уверенный, что это не какой-то сарай, где делают крысиный яд, а предприятие, получавшее за свой ром золотые медали на международных выставках». Но дочь Лавиня Фелисита в интервью, которое она дала спустя много лет после смерти отца, сказала, что неприятности из-за размолвки Лавиня с Че так просто не кончились. Она уверяла, что Че Гевара оказывал на Лавиня давление, чтобы тот записал рецепт изготовления рома «Бакарди». Лавинь, по ее словам, сопротивлялся, так как боялся, что Гевара попытается нажиться на рецепте, однако в конце концов согласился написать письмо о том, как он понимает эту «формулу». Однако в администрации Гевары письмо потерялось, поэтому Лавиня снова попросили записать рецепт. По словам Фелиситы, на сей раз Лавинь отказался. Что бы ни произошло между Лавинем и Геварой, очевидно, этого было недостаточно, чтобы навлечь на Марианито серьезные неприятности с революционными властями. Сделанный под его руководством ром «Каней» получил на Лейпцигской торговой ярмарке в 1966 году золотую медаль (дело было в ГДР, и на ярмарке выставлялись в основном товары из социалистических стран), а год спустя Лавиня отправили в Канаду, в Монреаль, чтобы рекламировать ром «Каней» в кубинском павильоне на всемирной выставке «Экспо-67».
В первые годы после революции завод по производству рома «Каней» в Сантьяго был одним из относительно процветающих государственных предприятий в стране. Завод производил продукт, пользовавшийся существенным спросом, и приносил стране насущно необходимый доход. У предприятия были свои крупные проблемы и недостатки, однако в целом оно было скорее исключением из общих правил на революционной Кубе, где социалистическое управление раз за разом приводило к катастрофическим результатам.