Бал Цветов

47.

"Да она прекрасней, чем водяная лилия и астра вместе взятые!" — подумала Шиповничек, разглядывая незнакомку.

Счастье принцесс, что они вошли раньше, не то сейчас на них никто бы не обратил внимания. Все взоры примагнитились к новой гостье.

На ней было самое прекрасное в мире светло-сапфировое платье, отливавшее всеми оттенками белого и лилового. Пышнейшие воланы рукавов, пышная юбка и огромная шляпа с прямыми полями, которую вместо ленты и украшения из перьев обрамляла колышущаяся бахрома тонких упругих ресничек, торчащих вверх. Свёрнутые в тугую трубочку лепестки, были покрашены, как иглы дикобраза, поперечными полосками голубого, синего и лилового. На груди у прекрасной дамы сияла бриллиантовая звезда с десятью длинными лучиками и тремя удлинёнными сапфирами в центре. Ярко-лазурная орденская лента вилась наискосок через плечо и удерживалась сбоку серебряной застёжкой.

Это и был орден Кавалерской Звезды, вручённый знаменитой благотворительнице самим Папой Римским в Ватиканском дворце.

Но что значит самый прекрасный костюм по сравнению с лицом великой мадемуазель!? Он — лишь оправа для человека, только подчёркивает его собственную природную красоту. А лицо мадемуазель Пассифлоры ещё более прекрасно, чем её роскошный наряд.

Ровные черты, матово-золотистая кожа, нежный румянец, светло-каштановые волосы, лёгкая улыбка розовых губ, которые никогда не искривляла гримаса недовольства. Точёный прямой нос, как у статуй античных богинь. Гордая посадка головы на длинной гладкой шее. Царственные полные плечи, тонкая талия, спокойные аристократические руки.

Но самое главное! Под ровными линиями бровей сверкали лучистые синие глаза, казавшиеся прозрачными озерами. В них отражался внутренний покой. Ни больше, ни меньше, как душевное спокойствие — дар самый редкий на свете. Для людей это значит счастье, доверие, любовь, доброта. За эти глаза (а совсем не за золото, которое мадемуазель жертвовала на храмы, приюты и строительство домов с поразительной щедростью), именно за эти глаза мадемуазель Пассифлору называли святой. Ещё бы, ведь всё, что она делала, она наполняла этим нежным взглядом, и в сердце тех, кто общался с ней, зажигалась надежда…

Шиповничек в первый раз видела великую мадемуазель и не могла отвести глаз. Не удивительно, что впечатление получилось очень сильным, ведь и все остальные в зале, не сводили с нее взглядов.

Пассифлора заняла почётное место во главе, которое оставили принцессы для своей крестной. При одном взгляде на эту знатную даму становилось ясно, что здесь только одна королева, и нет ничего более непреложного, чем это решение.

Зазвенели бокалы, рекой полилось вино за здоровье именинниц, за здоровье короля, за всех гостей собравшихся здесь и, конечно, за здоровье крёстной матери принцесс — великой мадемуазель Пассифлоры, за её новую награду, орден Кавалерской Звезды.

Шиповничек с удивлением спросила себя, как получается, что Пассифлора может быть крёстной матерью принцесс? Ведь им сегодня исполняется по двадцать, а ей, если даже очень постараться, нельзя дать больше тридцати лет.

На самом деле, мадемуазель ещё не было тридцати. Она старше своих крестниц всего на восемь лет, и Шиповничек знала это точно, потому что расспрашивала о таинственной гостье Чёрного Тюльпана. Принц в танце поведал ей множество дворцовых сплетен, но когда речь заходила о Пассифлоре, говорил мало и довольно почтительно. Упомянул, кстати, о том, что ей только двадцать восемь, в то время как он сам несёт на своих плечах уже три десятка лет и зим. Шиповничек льстило, что он, видевший в жизни так много, всё-таки сражён её юной красотой. Она сердито взглянула на дальний конец стола, но Чёрного Тюльпана не увидела, и мысли юной мадемуазель вновь обратились к Пассифлоре.

Шиповничек решила, что если великая дама и в детстве была столь прекрасна, нет ничего удивительного, что она стала крёстной матерью принцесс.

При дворе возраст считают иначе, и юные короли чуть ли не с пелёнок держат в руках бразды правления, а вместо погремушки потрясают скипетром. А мадемуазель — просто живая икона, в её присутствии все вельможи чувствуют себя детьми, ибо видят: в её глазах светится знание того тайного, что поднимает её на высокий пьедестал.

Но сама Пассифлора никогда не считала себя выше других, в этом и был её секрет. Она не пряталась от мира за высокие стены, её миссионерский орден странствовал свободно по всему свету. Величественной, спокойной отвагой, иначе не скажешь, дышал весь её облик. Она не боялась мира, а прямо смотрела ему в лицо.

Пассифлора знала свою дорогу. Она шла по жизни, даря окружающим все силы своей души. И её свита, несмотря на то, что это был монашеский орден, а может, именно поэтому, несла на своих крыльях любовь…

48.

И любовь не замедлила явить свои права.

Каждый вдруг вспомнил о том, кто ему дорог. Все забыли себя и стали думать о других! И, естественно, сразу же почувствовали беспокойство. Ведь не всегда тот, кого любишь, оказывается под рукой в самый нужный момент.

Виола сбилась с ног, разыскивая Гиацинта. Но ни графа, ни его верного "оруженосца" (который по совместительству ещё и служил поверенным в сердечных делах принцессы Бьянки) нигде не наблюдалось. В час обеда Виола заглянула в столовую залу. Друзей там не было.

Виола забеспокоилась не на шутку. Ладно, Гиацинт мог себе позволить такую роскошь как пропустить обед, но Розанчик… Уму непостижимо.

В коридоре она столкнулась с Джордано.

— О, мадемуазель, я давно ищу вас, — обрадовался он. — Граф велел вам передать…

— Где он?

— Они с Розанчиком поехали доставать яд, — невинно пояснил Джордано.

— О, Боже! Я так и знала, что-то произошло, — вздохнула фрейлина.

— Вы не волнуйтесь, Гиацинт сказал, чтобы вы не беспокоились. Они скоро вернутся.

— "Скоро вернутся" означает "к обеду не жди", — грустно улыбнулась Виола. — Расскажите, что вы узнали?

Джордано просветил ее о встрече с Сирингой Китайской и о том, что рассказала во сне Лютеция. Виолу порадовали результаты расследования, хотя, конечно, её возмутил замысел Чёрного Тюльпана (не вызывало сомнений, что инициатор покушения — Неро`).

— А где сейчас Ветреница?

— В комнате Мак-Анатоля. Он и тётя Сирень охраняют её сон, — хихикнул Джордано.

Виола относительно успокоилась.

— Что ж, раз встреча назначена на три, около четырёх или раньше они вернутся. Спасибо, Джордано, вы меня просто спасли своим сообщением. Я ведь не знала, что и думать.

И Виола пошла дальше, даже забыв спросить (на счастье Джордано), как же друзья собираются заполучить яд в свои руки.

— Виолетта, ты ничего вокруг не видишь! Мы еще толком не поговорили с тобой, — окликнул её женский голос.

Фрейлина оглянулась:

— Ой, Фиалочка, извини! Мы действительно не успели пообщаться со времени твоего приезда.

Виола подошла к сестре.

— Ты так поспешно убежала. Сказала скоро вернёшься, и я уже час ищу тебя по всему дворцу, — Фиалка была удивлена, ведь они обожали поболтать, и Виола обычно не оставляла её в покое, пока не расскажет все новости.

Сестра Триколор, старшая сестра Виолы, состояла в ордене мадемуазель Пассифлоры. Весёлая румяная двадцатилетняя девица нежно любила свою сестричку и взирала на жизнь с высоты монашеского обета. А это что-нибудь да значит, в двадцать лет!