Балаустион

– Принеси махайры, Энет!

– Есть.

Через минуту ритуальные мечи с плавно изогнутыми лезвиями были в руках противников-эномотархов. Леонтиск, впрочем, заметил, что мечи не заточены. Вероятно, это было сделано для того, чтобы в спорных поединках никто не был убит или серьезно ранен.

– Аой!

Пирр играючи прокрутил в воздухе блестящую «мельницу», затем пропустил меч вокруг кисти. Леотихид в ответ на эту демонстрацию только усмехнулся и что-то процедил сквозь зубы. Сердце Леонтиска запрыгало от волнения, он и не заметил, как оказался на ногах и смешался с толпой, плотным живым кольцом окружившей площадку боя.

Мальчишки бросились в схватку одновременно. Стройные дуги мечей замелькали, зазвенели, загудел разрезаемый металлом воздух. Противники бились в левосторонних стойках, и Леонтиск задрожал, восхищенный тем, как эти отроки владеют левой рукой. Каким самодовольным идиотом он был, подумав, что поразит кого-то несколькими отработанными с учителем приемами. Бойцы, стоявшие сейчас в кругу, превосходили его как фехтовальщики на две головы. Чтобы совсем уже не огорчаться, Леонтиск напомнил себе, что они не рядовые «птенцы», а эномотархи, и, похоже, сыновья знатных отцов. Тогда он даже не догадывался, насколько знатных.

Меж тем Леотихид провел сложный удар, целя противнику в голову. Пирр едва успел присесть, и вражеский меч лишь взволновал его волосы. «Птенцы» возбужденно заорали: несмотря на затупленные края меча, таким ударом можно было без труда отправить в могилу. Пирр же, нимало не смутясь, нанес ответный удар, снизу в подмышку. Изогнувшись луком, Леотихид ускользнул от клинка приемом, достойным циркового акробата. На этот раз толпа завопила от восторга. Леонтиск кричал вместе со всеми – несмотря на острую антипатию, которую успел вызвать в юном афинянине рыжий эномотарх, воинским искусством последнего нельзя было не восхищаться.

И тем не менее Пирр одолевал. Он наносил удары с такой силой, что при каждом батмане плечо Леотихида ощутимо вздрагивало. Рыжий цепко искал хоть малейшую лазейку в обороне противника, но тот непрерывно наступал, не оставляя противнику ни единого шанса. Не в силах предпринять ответной атаки, брат ирена шаг за шагом отступал назад. Внимательный глаз мог заметить, что правая рука сильно беспокоит его. Зубы Леотихида были крепко сжаты, со лба струился обильный пот. Теряя силы, задыхаясь, он все же он сопротивлялся – дерзко, отчаянно, опасно. Один контрвыпад Рыжего едва не стал для противника роковым: лишь в последнее мгновенье Пирр резко уклонился, и клинок прошел мимо, едва не царапнув его по щеке. Два десятка ударов сердца спустя Пирр провел шквальную атаку. Удары сыпались на Леотихида отовсюду, и он парировал их лишь в последний момент. Все, кроме последнего. Шипящей молнией меч Пирра проскользнул мимо на волос запоздавшего клинка противника и обрушился ему на плечо. Громко хрустнула ключица. Не издав ни звука, Леотихид, отброшенный ударом, без чувств рухнул на руки стоявших позади него «птенцов». Толпа разразилась поздравлениями и криками скорби.

Отсалютовав противнику мечом, Пирр с гордым видом обернулся к Эвдамиду.

– Победа твоя, сын Павсания, – медленно, с расстановкой произнес ирен, тяжело глядя на невозмутимо стоявшего перед ним молодого эномотарха. – Можешь забрать афинянина в свою эномотию.

– Боги подтвердили, что это справедливо, ирен! – воскликнул Пирр, его грудь все еще тяжело вздымалась.

– Так и есть. Бессмертные любят убогих, – процедил Эвдамид и отошел к «птенцам», суетившимся вокруг лежавшего на земле Леотихида.

Пирр проводил его долгим пустым взглядом, затем перевел взор на стоявшего в стороне Леонтиска. Губы эномотарха тронула улыбка, но глаза его были словно две желтые засасывающие воронки.

– Пойдем со мной, афинянин! – молвил он. – Добро пожаловать в агелу.

– Тогда я еще не знал, как мне повезло, – голос Леонтиска зазвенел, возбужденный нахлынувшим приливом воспоминаний. – Когда выяснилось, что спасший меня от ярости Леотихида эномотарх – царевич, наследник лакедемонского престола, я был просто ошеломлен. И до сих пор не понимаю причины, подвигшей Пирра с того самого первого дня в агеле покровительствовать мне. Только эта поддержка, разумеется, и стала моим щитом против озлобленных братьев Эвдамида и Леотихида. Излишне говорить, что после того инцидента они меня, мягко говоря, невзлюбили. Так что с самого начала у меня не было иного выбора, кроме как примкнуть к партии Эврипонтидов…

– А закончилось это сырым холодным подземельем! – закончила за него Эльпиника.

– И прекрасной, но язвительной афинянкой, сидящей по ту сторону решетки! – парировал Леонтиск, и добавил, уже серьезнее. – Впрочем, не закончилось. Рознь между Эврипонтидами и Агиадами, похоже, достигла апогея. Думаю, настоящие события только начинаются…

– Я полагаю, вражда началась не из-за тебя?

– Что ты, при чем здесь я… Начало всему положил конфликт между царями Спарты. Всем известно, что Лакедемон издавна управляется парой царей – старшими представителями древних родов Агиадов и Эврипонтидов. Агис Агиад и Павсаний Эврипонтид не любили друг друга с юности, и передали эту ненависть сыновьям: Павсаний – Пирру, а Агис – Эвдамиду.

– А что же Леотихид?

– Леотихид – брат Эвдамида только по матери. Его отец – известный этолийсктй стратег Алкидам, живший некоторое время в Спарте и близко «подружившийся» с царицей Тимоклеей, пока Агис был в походе против критян. Вернувшись в Лакедемон, Агис застал дома люльку с маленькой копией Алкидама и трясущуюся над ней Тимоклею. Алкидам незамедлительно отбыл «по срочному делу» и с тех пор в Спарте не появлялся. Никто не знает, что произошло между мужем и женой, по крайней мере, они ими остались. Вообще, развод у спартанцев – дело неслыханное. Я сам, прожив почти всю жизнь в Спарте, не слышал, чтобы кто-то из лакедемонян развелся с женой, клянусь Меднодомной!

– Ты рассказывал о Леотихиде, – напомнила Эльпиника.

– Да. Царь Агис отказался признать мальчика своим сыном, и тот до шести лет рос вместе с детьми прислуги. В праве воспитываться с сыновьями граждан в агеле ему тоже было отказано. Более того, отец не разрешал первенцу, Эвдамиду, играть с незаконнорожденным, хотя братьев связывала самая крепкая любовь. Возможно, от этого унижения, пережитого в детстве, произошла такая необузданность характера Леотихида. Не знаю… Когда Леотихиду исполнилось шесть, додонский оракул предсказал ему великое будущее. Мать мальчика, Тимоклея, все эти годы слезно молившая мужа простить ее грех и признать любимого ею ребенка, тайно послала в Дельфийское святилище. Пифия Феба предрекла, что младший сын Агиса будет знаменитым полководцем и правителем великого государства. Этот ответ стал широко известен, о Леотихиде заговорили. Вскоре Агис признал мальчика сыном и отдал обучаться по агоге. Весьма скоро бастард этолянина добился чина эномотарха, причем, как признает даже Пирр, не столько положением отца, сколько собственными заслугами.

– А что же его настоящий отец, Алкидам? Я знаю этого человека, он бывал в гостях у отца. Высокий такой, красивый, с сединой… Богиня, кто бы мог подумать, что он соблазнил спартанскую царицу!

– Насколько я знаю, Алкидам искал дружбы с сыном, но Леотихид встречал все его попытки сблизиться, да что там – просто поговорить – припадками гневливого сквернословия. Я сам однажды был свидетелем подобной сцены – в Олимпии, на ипподроме. Леотихид стыдится своего позорного рождения, и считает настоящего отца виновником того презрения, в котором прошло его детство. Хотя он очень похож на Алкидама – вылитая копия. Те, кто видит их стоящими рядом, никогда не усомнятся, что это отец и сын.

– Да, – Эльпиника вздохнула. – Трогательные истории ты рассказываешь, мой пленник. Так и хочется слезу уронить.

Леонтиск протянул сквозь решетку руки ладонями кверху.

– Роняй.

Она махнула рукой, попыталась хлопнуть юношу по руке, но он быстрым движением поймал ее за кисть, нежно сжал тонкие белые пальцы.

– Арестованный, ведите себя прилично! – с напускной строгостью произнесла она. Руки, впрочем, не забрала.

– В агеле меня не учили быть приличным, – он посмотрел ей в глаза.