Балаустион

– Опомнитесь, безумцы! – в гневе закричал Фебид. – Вы губите свои жизни безвозвратно…

– Ой, да полно тебе стращать, достойный Фебид! – Леотихид, улыбаясь, появился перед крыльцом в своем знаменитом золоченом панцире и шлеме в виде головы льва. – Пришла расплата за измену государству – и нечего так вопить, подумаешь, великое дело.

Эфор едва не задохнулся от такой наглости.

– И это ты говоришь об измене, элименарх! – закричал он. – Слушай меня, Леотихид, сын Агиса…

– Нет, это ты меня послушай, господин изменник, – резко оборвал его Леотихид. – У вас всех есть единственный шанс спасти свои никчемные жизни – это немедленно выбросить в окно мечи, а затем открыть двери и сдаться. Ты когда-то был эфором, гражданин Фебид, сын Лая, и, наверное, сохранил остатки благоразумия. Примени его, чтобы уговорить окружающий тебя вооруженный сброд сделать то, что я велел. Иначе со всеми вами поступят, как и должно поступать с предателями.

Квадратное лицо Фебида окостенело.

– Ты, лживый молодой безумец! Отзови воинов, и вам будет позволено покинуть город и взять часть своего имущества. Обещаю, что…

– Вот упертый старый мул! – недоуменно покачал головой Леотихид, повернувшись к высившемуся рядом Ясону. – Тупой, как его собственный гипсовый бюст – совсем ничего не соображает.

– Довольно лясы точить, – прогудел одноглазый гиппагрет. – Клянусь свиньей, давно их давить пора!

– Повторяю – остановитесь! – кричал Фебид, не обращая внимания на руку Леонида, пытавшегося отвести эфора от окна.

– Да сдохни ты, старый дурак! – воскликнул Леотихид, выхватив копье у ближайшего солдата и метнув его в эфора. Из нескольких глоток вырвались вскрики, затем раздался сухой треск, брызнули щепки, и древко копья, перерубленное железом, двумя кусками упало к основанию стены.

– Ты – покойник, Агиад, – глухо пообещал Исад, опуская меч и свободной рукой отодвигая отца вглубь комнаты.

– От покойника слышу! – весело отозвался элименарх. – Ну, за дело, ребята! Ломайте эти проклятые двери, демоны вас загрызи!

С этого мгновения время, на взгляд Леонтиска, ускорило свой бег раз в десять. Все закричали, засуетились, отбегая к стенам. И вовремя – в окно влетели еще несколько копий, к счастью, никому не причинив вреда.

Общий гомон перекрыл мощный голос Пирра:

– Не паниковать! Закрыть окно. Мы должны продержаться как можно дольше – скоро весть о том, что здесь происходит, разнесется по городу, и кто-нибудь придет нам на выручку. Замолчите все, и слушайте команды!

Воинское звание царевича было куда как скромным в сравнении с чином Леонида, а боевой опыт не шел в никакое сравнение с опытом гиппагрета Иамида, но дух его горел огнем, а голос звенел сталью. И все прочие моментально смолкли, подчинились, признавая, что именно он должен здесь командовать, он, и никто другой.

Когда «спутники» захлопнули и заложили двумя прочными засовами массивные ставни, царевич отдал новые распоряжения.

– Тисамен, Ион, идите к задней двери, забаррикадируйте ее чем только можно и стойте стеной. Коридор там узкий, врагам будет нелегко пробиться.

– Есть, – отозвались названные и выбежали вон.

«Прощайте», – мысленно сказал им Леонтиск. Тут огненно-желтые зраки царевича остановились на нем.

– Лео и ты, – палец гиппагрета ткнул в стоявшего у стены фебидова привратника Прокла, – заложите это окно. Мебелью, камнями, чем хотите – так, чтобы никто не пролез этим путем. Мы не можем никого оставить тут для охраны, все силы понадобятся внизу, у главного входа.

Леонтиск кивнул, гадая, случайно решение царевича или вызвано тем, что он заметил неважное состояние «спутника»-афинянина.

– Господин? – привратник поглядел на эфора.

– Исполняй, Прокл, – кивнул тот.

– Комнату можно запереть, – раздался голос Эпименида. Хозяин дома стоял на пороге, бледный как мертвец. – Здесь хорошие двери и надежный замок. Я…

Эврипонтид вперил в лафиропола полный ненависти взгляд.

– Еще я вооружу слуг и пришлю на помощь – и вниз, и ко второму выходу, – с горячностью застрекотал Эпименид. – В библиотеке и продомосе на стенах висят медные щиты, они старые, но по крайней мере половиной из них можно пользоваться. И еще…

Пирр заставил его замолчать резким взмахом руки. Губы его кривились, когда он обратился к предателю.

– Ты поднимешься на крышу дома и будешь кричать во все горло, обращаясь к соседям и тем людям, что столпились на улице против ворот. Зови на помощь, проси, чтобы позвали стражу, привели стратегов – все, что угодно.

– Но я хочу сражаться! – возразил Эпименид. – Хочу убить хоть одного из тех, кто уничтожил мою жизнь.

– Ты только напрасно погубишь себя, – мягко сказал Леонид. – Пойми, что мы все здесь будем биться, чтобы ты мог выжить и рассказать правду людям Лакедемона.

Эпименид понурился.

– Если ты не против, наследник, я пойду с ним, – отклеился от стены советник Арес. – Боец я неважный, но швырять с крыши черепицей и помогать хозяину кричать смогу.

– Ступай, Мелеагр, – двинул бровями царевич. – Если увидишь, что кто-то из мерзавцев тащит лестницы, прими меры, иначе нам конец. Все остальные – за мной, в продомос.

Леонтиск и Прокл остались в гостиной, а основной отряд осажденных – Пирр, Леонид, трое «спутников», двое номаргов и эфор поспешили вниз. По пути Галиарт и Феникс забежали в библиотеку и сорвали медные щиты, украшавшие стены в промежутках между стеллажами. Снаружи щиты выглядели прекрасно, надраенные рабами до блеска, но изнутри кожа прогнила, обнажив металл, покрытый глубоко въевшейся зеленой окисью. Эпименид оказался прав – только три из полудюжины щитов сохранили скобы-канонесы для руки, другими пользоваться было невозможно.

Спустившись в продомос – прихожую особняка, – Галиарт и Феникс застали остальных за лихорадочной работой. Входные двери, забаррикадированные тремя шкафами и мраморным кубом жертвенника, уже трещали под тяжелыми ударами – судя по всему, в них долбили одной из стоявших во дворе каменных скамей. Подчиняясь указанию Пирра, все таскали из смежных комнат столы, комоды, трапезные ложа и другую тяжелую мебель, чтобы затруднить врагам, насколько возможно, вход в дом. Эфор Фебид принимал посильное участие в этой работе. В другой раз Галиарта бы это позабавило, но не сейчас, когда речь шла о жизни и смерти. Те, что были снаружи, рвались в дом, чтобы убить, и чем больше массивного хлама будет между ними и защитниками, тем больше у последних вероятности дожить до утра.

Разумеется, двери долго не выдержали: гора придвинутой мебели еще не скрыла их окончательно, когда шлифованные створки хрустнули и, плюясь щепой, подались под напором извне. Пламя трехлапых, словно якоря, масляных светильников, подвешенных к потолку на цепях, задрожало от хлынувшего в помещение свежего воздуха улицы. Вместе с ним в дом ворвались азартные крики нападавших.

– Скорее, щиты, – бросил Галиарту Иамид, указав взглядом на стену, где красовались такие же, как в библиотеке, круглые медные чаши. Сам гиппагрет в этот момент, пятясь, входил в продомос, поддерживая одну сторону массивного платяного шкафа. Чрезвычайно тяжелого, судя по тому, как пыхтели Леонид с Лихом, державшие другой конец этого монстра.

Галиарт бросился искать среди щитов пригодные к употреблению и нашел еще пару, когда чудовищный шкаф загрохотал, венчая воздвигнутую защитниками баррикаду. Теперь был виден только самый верх входных дверей, в этот момент их уже сдирали с петель.

– Эй, крысы, это я, «вашему роду враждебная, неукротимая кошка»! [12] – донесся бодрый голос Леотихида, почти не приглушенный горой хлама. – Скоро выцарапаю вас из уютной норки!

– Тьфу! – Коршун сплюнул на плиты пола. – Всю жизнь пыжился, изображая из себя льва, теперь называется кошкой. Того и гляди, превратится в таракана.

12

Строка из известной поэмы «Война мышей и лягушек».