Баловни судьбы

— Енс... — сказал он тихо и поднялся на площадку.

Там висели колокола.

Огромные, массивные, отлитые мастерами своего дела, они висели, как гигантские опрокинутые тюльпаны. Маттиассон стоял тихо и слушал.

Тишина. Полная тишина.

Только голоса с улицы.

Вот кто-то закричал.

— Какого дьявола! — кричал Эрлинг Ричардссон. — Пусть спускаются вниз, если они на колокольне. Сейчас колокола начнут звонить!

— Что ты орешь?

— Я поймал сторожа в часовне. Там похороны, и он нажал кнопку колокольного звона! А наверху люди. Может, около самых колоколов!

— Ты не сказал ему, чтобы он выключил?

— Он не может! — надрывался Ричардссон, в голосе его слышалось отчаяние. — Нельзя! Колокола будут звонить! Они сами выключаются. Автоматически!

— Что случилось? — спросил Стур, подбегая к нему.

Ричардссон объяснил.

Стур бросился к лестнице на колокольню, крича на бегу:

— Эй! Стефан, Валентин, Ульф!

— Что там такое? — спросил Элг, глядя вниз, в лестничный пролет.

— Спускайтесь, черт возьми! Не подходите к колоколам. Они сейчас зазвонят!

— Но Ульф там, наверху. И Енс...

— Разве дверь не заперта?

— Нет. Открыта...

— Проклятье...

— Замок сорван.

— Надо убрать их оттуда!

— Да, но...

— Колокола нельзя выключить.

Они поспешили наверх. Вот и замок с оторванной петлей.

— Ульф! — кричал Стур.

— Енс! — кричал Элг. — Спускайся! Мы знаем, что ты там!

— Спускайтесь! — вопил Карлссон.

Ульф вдруг заметил, что колокола задвигались.

Но продолжал карабкаться вверх: он увидел мальчика. Енс сидел наверху, на балке, к которой был подвешен один из колоколов.

— Уходи! — крикнул Ульф. — Сейчас начнут звонить колокола!

Снизу что-то кричали, он оглянулся, но опять полез по шатким ступенькам.

— Енс! — кричал он пронзительно и умоляюще. — Спускайся!

Енс видел Маттиассона. Но даже не думал спускаться.

Пусть они придут и схватят его.

Сам, добровольно, он не спустится.

Пускай придут.

Он почувствовал, как балка под ним завибрировала...

И вдруг конусообразное пространство звонницы наполнилось мощным гулом. Автоматика включила колокола. И зазвучал мелодичный звон.

— Не могу! Не могу я больше здесь находиться! — вопил Карлссон, зажимая уши.

Он пригнулся и заспешил вниз по лестнице.

Стур стоял и смотрел. Барабанные перепонки у него заболели, и тут кто-то схватил его за рукав и потянул назад.

— Нет! — крикнул он, чувствуя, что голова вот-вот лопнет.

Элг тащил его назад.

Ступеньки под Ульфом Маттиассоном качались. Обеими руками он вцепился в поперечную балку, вибрируя с головы до ног, и с мольбой поглядел вверх. У него было такое чувство, будто сам господь бог вонзил ему в голову карающий меч.

И зачем только он пошел в тот вечер в клуб «Амор». Сквозь кровавую пелену он видел Енса, раскачивающегося вместе с балкой.

Звон... звон... гул... Повсюду... вокруг и внутри него... и у него в голове... и во всем теле... в ушах... во рту... в носу... Глаза готовы были выкатиться из орбит, и все вокруг было красное, и он не понимал, что у него с глазами... Что-то теплое потекло из ушей. Ему казалось, будто удары колокола подбрасывают его в воздух... В главах зарябило, он увидел белое пятно, которое постепенно багровело... Он широко раскрыл рот, потому что стало нечем дышать...

Белое пятно — это был снег, мягкий... чистый снег... Он шел по снегу, впереди него осторожно шла мать... а впереди нее Ханс... Он смеялся и обнимал женщину, и они целовались... А потом он стоял, привалившись к стене, и смотрел на мать... И вдруг стало ужасно холодно... а он все стоял и смотрел на нее, а она тоже стояла... и вдруг стало тепло, и он почувствовал во рту вкус крови. Из носа тоже потекла кровь...

Он старался крепче ухватиться за балку, но пальцы не слушались... Он весь дрожал, и сердце громко билось... Нет, это били колокола...

...Вот он выходит... А вот мать спешит прочь... А вот вверху приотворилось окно, и выглянула женщина... обнаженная до пояса... а может, просто голая...

...Пальцы болели, в кожу будто впились миллионы булавок, и по всему телу струился пот... и мышцы занемели... И он уже не мог крепко держаться, он сидел на самом краешке и видел...

...Он позвонил, и она открыла... она сказала, я думала, это... кто же?.. Кто-то другой... Что тебе нужно?..

...А теперь он парил в воздухе... казалось, он летит и не падает... все выше и выше, голова лопалась... Эта женщина... он тоже мужчина... Раз Хансу можно, то... он сказал, что хочет ее... Она смотрела на него, непонимающе смеялась... он вломился внутрь... хотел что-то сказать о своем отчиме... но вдруг бросился на нее, и они стали бороться... Она ударила... и он стал бить... бить...

...И стал падать... все глубже и глубже...

...И бил, бил...

...И вдруг все кончилось... Она лежала... совсем тихо... Он смотрел на нее...

...Ее глаза словно рассматривали его... Глядели на него вопрошающе...

...Все было кончено...

...Но были еще глаза матери... и голос, который что-то говорил...

...Все было кончено...

...Остался только звон колоколов...

...Только они... колокола...

Ульф Маттиассон лежал у подножия лестницы.

Его тело они вынесли первым.

Серая тень. Человек, который так и остался незаметным. Человек, о котором никто никогда не думал.

Затем вынесли Енса.

Бу Борг стоял и смотрел. Потом обернулся к Фрицу и спросил:

— Как же все-таки это случилось?

Но Фриц не ответил. Вряд ли он слышал вопрос.

79

Он стоял на мосту и смотрел, как тот идет ему навстречу.

Было холодно, и был вечер, и была зима, и приближалось рождество.

Внизу проходила железная дорога. Рельсы бежали на север и на юг, бледно-желтые фонари освещали вокзал, проходящий поезд нарушил тишину. Проехала машина, и он вдруг осознал, что мимо идут люди.

Уши болели, и он поглубже натянул меховую шапку. Но глухота уже проходила, и он теперь чувствовал себя лучше.

Потом они стояли друг против друга, и тот, другой, заговорил первым.

— Привет, — сказал он с удивлением. — Это ты?

— Да, — сказал Стефан Элг. — Мне захотелось прогуляться, и я подумал, дай-ка пойду тебе навстречу...