Банда - 3

– Ну, вы даете, - проговорил он.

– Видишь ли, - ответил Пафнутьев, - то, о чем мы говорили до сих пор... Крыса в банке, уши на сковородке, яйца в унитазе... Это ведь все было известно из показаний потерпевших... Мы потрепались с тобой о подробностях, а суть известна... А вопрос у меня только один - адрес?

– Но вы знаете, что если скажу, то мне уже не жить?

– А так... Жить?

– Не знаю... Как доктор скажет...

– Мы примем все меры безопасности - в этом могу тебя заверить со всей, как говорится, ответственностью.

– Не надо, - слабо шевельнул рукой Ерхов.
– Сами знаете, что все эти меры безопасности не стоят и... Отрезанных ушей они не стоят. Вот эти ваши ребята в коридоре с автоматами...

– Откуда ты о них знаешь?

– Заглядывали... Даже сигареткой угостили. Хорошие ребята, но это... Пустое место... Вовчика они не остановят.

– Неклясова беру на себя, - заверил Пафнутьев.

– Никто его на себя взять не сможет, - вздохнул Ерхов.
– Не обижайтесь, но Вовчик... Это даже не человек, как мне кажется, что-то другое... Вот нас расстреляли у Леонарда... Так просто он этого не оставит... Готовьте места в морге... Будут трупы...

– Но еще надо найти того, кто стрелял!
– воскликнул Пафнутьев.

– Для него не обязательно, что это будет именно тот... Ему важно, чтоб трупы были.

– Хорошо, давай поступим так... Я переселю тебя в закрытую квартиру прокуратуры... О ней знаю только я, Пафнутьев Павел Николаевич...

– Так не бывает.

– Не понял?

– Не бывает, чтобы о служебной квартире знал только один человек... Наверняка знают еще несколько...

– Но ведь мои же люди!
– вскричал Пафнутьев.
– Это не городская больница! Закрытая квартира. Овсов будет тебя навещать, ты под присмотром... И потом, не сегодня все это произойдет, не завтра... Окрепнешь, наберешься сил... Через неделю-вторую и переселим... А? Опять же не один там будешь, под охраной... Ну?

– Подумать надо.

– Думай. И еще послушай... Я не всегда поступаю по закону... И сейчас готов слегка нарушить... Ради тебя. Хочешь - дам тебе паспорт, билет и отвезу на вокзал за минуту до отхода поезда?

– Обманете, - усмехнулся Ерхов.

– Нет, - сказал Пафнутьев.
– Не обману.

– Матерью клянитесь!
– с неожиданной твердостью потребовал Ерхов.

– Клянусь.
– Пафнутьев не отвел глаз в сторону, не моргнул.

– Хорошо...
– вздохнул Ерхов.
– Приговор себе подписываю... Ну, ладно... Запоминайте, - и он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

***

Худолей негромко постучал в дверь, приоткрыл ее и из коридора, не смея даже голову просунуть в дверной проем, не столько голосом, сколько глазами, спросил:

– Позвольте, Павел Николаевич?

– А, Худолей!
– закричал Пафнутьев - он каждого приветствовал так радостно, будто долго ждал этого человека и вот наконец мечта его заветная исполнилась и он увидел того, кто принесет ему счастливое известие. Заходи, дорогой! Давно тебя жду!

Худолей кивнул, словно проглотил что-то, осторожно перешагнул порог, закрыл за собой дверь и медленно приблизился к столу какой-то странной походкой - ставя носки туфель немного внутрь, отчего весь делался несчастным и зависимым.

– Садись!
– Пафнутьев широким жестом указал на стул у приставного столика.

– Спасибо... Я постою, - пробормотал Худолей, глядя в сторону. О, как изменился эксперт за последние полгода! Что делает с людьми трезвость, во что она их превращает!
– мысленно воскликнул Пафнутьев, глядя на Худолея и вспоминая его горящие хмельные глаза, полные страсти и вожделения, вспоминая, как он дерзко и убежденно, с порхающими ладошками делился самыми тайными своими мыслями, желаниями, заранее зная, что они имеют право на жизнь, что достойны они и приличны, хотя и сводились в конце концов к приличной выпивке, хотя многие осуждали его за приверженность к коварному зелью, осуждали и даже - кляли. Сейчас же стояла перед Пафнутьевым бледная тень прежнего Худолея, и ее единственное преимущество перед прежним Худолеем заключалось в трезвости. Очень сомнительное, между прочим, преимущество - грустно думал Пафнутьев, глядя на поникшего эксперта.

– Ну, что ж, - сказал он.
– Если тебе так больше нравится.., стой. Порадовать пришел?

– Нет, Павел Николаевич... Огорчить.

– Ну, давай... Огорчай. Опять, наверно, что-нибудь пропало?

– Пропало.

– Что на этот раз?

– Взрывчатка.

– Какая взрывчатка?
– встрепенулся Пафнутьев.
– Да сядь ты уже, ради Бога, не могу я смотреть, как ты стоишь и раскачиваешься!

– Может быть, я и раскачиваюсь, Павел Николаевич, может быть... Но не от пьянства, - с назидательной горделивостью произнес Худо-лей. И добавил еще более назидательно:

– Вот так.

– Если бы ты знал, как я сожалею о прежних временах, когда ты раскачивался от пьянства!

– Я тоже о них сожалею... Но это была молодость, Павел Николаевич.

– Тогда все прекрасно! Молодость вернется" Худолей.

– Вы думаете?
– с надеждой спросил эксперт.

– Уверен. Давай подробности - что, где, когда, сколько?

– В нашей кладовке, если вы помните, лежат, вешдоки... Вещественные доказательства, другими словами...

– Да знаю я, что такое вещдоки!
– с раздражением воскликнул Пафнутьев.
– Дело говори!

– Во время обыска, если вы помните, были изъяты взрыв-патроны... Упаковка... Двенадцать штук...

– Ну?
– произнес Пафнутьев, охваченный дурными предчувствиями. Он прекрасно помнил эти роскошные, красивые в своей убойной мощи патроны, изготовленные в какой-то чрезвычайно развитой стране. В цилиндр размером с телефонную трубку были вмонтированы часы, которые позволяли устанавливать время взрыва. Пришел ты, к примеру, в кабинет к плохому человеку, изловчился, сунул ему в тумбочку, в корзину для бумаг, в книжный шкаф, в холодильник, в портфель, под креслом выискал симпатичное местечко - и ушел. А ровно через два часа с четвертью, или через час с половиной - как ты сам того пожелаешь, раздается мощный взрыв, от которого мало что уцелеет. Дом, конечно, уцелеет, но от кабинета и его обитателя останутся одни воспоминания. Упаковку таких патронов удалось изъять во время одного из обысков в коммерческой палатке, торговавшей поддельной водкой и отвратительной бельгийской колбасой. Теперь Худолей докладывает, что патроны пропали. А Пафнутьев сам на них глаз положил, уж больно они ему понравились, и подумал он, преступно подумал о том, что патроны эти могли бы в трудную минуту очень пригодиться.

– Значит, так... Открываю я сейчас дверь... В порядке была дверь, замки не повреждены, следов отжима нет, да там и невозможен отжим, и в кладовке все в порядке... А пакета нет.

– Но его же невозможно унести в руках!

– Почему?
– слабо улыбнулся Худолей.
– Очень даже запросто. Этот пакет и в сумку поместится, и в портфель, а если завернуть его в газету, то он вполне сойдет за связку книг, коробку от обуви. И потом, знаешь... Он же мог их по одному выносить, если так легко в кладовку проникает.

– Так, - крякнул Пафнутьев.
– Так, - повторил он, положив тяжелые кулаки на стол.
– Когда у тебя пропала фотопленка, мы знали кого подозревать, правильно?

– Знали, - кивнул Худолей.

– Кого подозреваем сейчас?

– Паша, - Худолей решился, наконец, назвать Пафнутьева по имени, как он называл его в прежней своей плохой и недостойной жизни.
– И тогда, и сейчас проделал свой... Наш.

– С ключами у тебя порядок?

– Паша!
– Худолей прижал к груди худенькие голубоватые ладошки.
– Как перед Богом!