Бандит Ноубл Солт

– Я бы сказала даже, что тот мир и наш ничем не похожи друг на друга, – произнесла она, не отводя глаз от бандита.

– Конечно, – кивнул Гарриман.

Джейн никогда не сомневалась в том, что Бог есть. В конце концов, в одном только Лондоне сосуществует миллион разных миров. Еще миллион – в Париже, еще миллион – в Нью-Йорке. И все они почти никогда не пересекаются. Она считала, что небеса – лишь еще один мир, недосягаемый для человека. Мужчина на снимке существовал в своем, отдельном, особом мире.

Она не могла оторвать глаз от снимка, а Гарриман продолжал рассказывать, радуясь, что она проявляет неподдельный интерес к главному предмету в его коллекции.

– Он примечательный человек, – проговорил Гарриман.

Карнеги уже отошел, Мэри Гарриман тоже двинулась к выходу из кабинета, уводя за собой дам. Бандит мало кому был интересен так, как ей.

– Но чтобы он оказался в Карнеги-холле… это бессмыслица, – продолжил он. – Правда, он очень непредсказуем. Наша последняя попытка встретиться с ним закончилась полной неудачей… Но, может… – Он потянул себя за вислый ус, снова взглянул на карту. – Сообщите мне, если еще когда-нибудь увидите этого человека. И не дайте ему себя провести. Он не тот, кем кажется. Он ловок. Неуловим. Ему нельзя доверять.

– Конечно, – отвечала она, хотя и не была согласна с магнатом. Она знала, что может доверять мужчине со снимка. Чувствовала это. – Конечно, я вам сообщу. Только это был другой человек.

Позже, ночью, когда все в доме уснули, она потихоньку спустилась в кабинет, где хранилась коллекция Гарримана. На следующий день они уезжали, и ей хотелось в последний раз взглянуть на фотографию, осмотреть коллекцию так, чтобы ей при этом никто не мешал.

Она ожидала, что дверь в кабинет будет заперта, но, когда закрыла глаза, лелея надежду, и повернула ручку, дверь подалась. Никто ее не запирал. В камине чуть мерцали угольки. Она решила, что Гарриманы уже наверняка спят, зажгла лампу и в тишине принялась изучать статьи, которые Эдвард Гарриман старательно вырезал, обрамлял и закреплял в соответствовавших им точках на карте. В статьях говорилось о кражах. Она все прочла, изучила на карте все места, где были совершены преступления.

Она не могла соединить мужчину, который ей так помог, с тем, кто взрывал динамитом стенки вагонов и опустошал сейфы в банках. Судя по всему, он любил динамит.

– Мама?

Она тихо вскрикнула, вскинула руку, словно защищаясь, и смахнула со стены фотографию Бутча Кэссиди. Рамка с грохотом рухнула на пол.

В дверях стоял Огастес, широко раскрыв темные глаза, весь дрожа под ночной рубашкой. На его так непохожих друг на друга щеках блестели слезы.

– Ты меня бросила! Ты бросила меня и не вернулась!

– Прости, мой дорогой, – выдохнула она и опустилась на колени возле упавшей фотографии, оценивая ущерб. – Стой там. Тут могут быть осколки, а ты босиком.

Огастес медленно двинулся к ней, не обратив внимания на ее слова. Стекло в рамке треснуло, планки разошлись, и стали видны соединявшие их маленькие гвоздики.

Она подняла рамку и аккуратно перевернула ее изображением вверх. Огастес прижался к ее плечу и вгляделся в снимок, забыв про слезы.

– Мама… Это Ноубл Солт! – воскликнул Огастес. – Он ковбой!

– Тише, Огастес, – умоляюще прошептала она. Теперь уже нельзя было ничего поделать. Кто-то в доме наверняка слышал шум. – Ты сейчас всех разбудишь.

Она опустила снимок на пол, туда, куда он упал, и понадеялась, что мистер Гарриман решит, что рамка упала сама собой. Она взяла сына на руки, прикрутила лампу и поспешила к лестнице, оставив Ноубла Солта на произвол судьбы.

Наутро никто не упомянул о ночном происшествии. Когда слуга явился забрать багаж и отвезти их к пароходу, мистера Гарримана не было дома, но разбитую рамку он уже обнаружил. Он вытащил фотографию и положил ее на свой стол.

Это было неправильно. Она понимала, что так нельзя, но снимок принадлежал ей. Он принадлежал ей.

Не успев толком все обдумать, она скрутила фотографию в плотную трубку, сунула себе в рукав, как собиралась поступить со столовым серебром Гарриманов, и застегнула манжету, чтобы сверток не выпал. А потом спустилась в вестибюль, где ее уже ждали Оливер и Огастес.

Прежде чем Эдвард Гарриман узнает, что фотография пропала, они уже будут на пути в Париж.

* * *

Вернувшись обратно в Париж, она принялась собирать все, что могла найти, не только о нем, но и в целом о Диком Западе. Она искала его имя в заголовках, но истории о ковбоях повествовали в основном о тех, кого уже давно не было в живых. Судя по всему, Бутч Кэссиди был «последним в своем роде».

Она обшаривала все газеты, которые только могла добыть, в поисках упоминаний о нем и его выходках, но сумела обнаружить лишь краткую заметку о налете на поезд, направлявшийся в Сан-Франциско. Задержанный властями грабитель, Ван Паркер, считавшийся подельником Бутча Кэссиди, уже давал показания.

Она отыскала три книжечки историй о Бутче Кэссиди и Диком Западе, где каждая новая небылица казалась еще более немыслимой, чем предыдущая. Единственная легенда, в которой она отдаленно угадала знакомого ей мужчину, повествовала о зиме, когда было так холодно, что почти весь скот вымерз, – в книжке говорилось про «великий падёж», – и людям тоже пришлось нелегко. По замерзающему Дикому Западу поползла эпидемия дифтерии. Бутч Кэссиди, работавший тогда пастухом на ранчо Симпсона, развозил по всему штату лекарство, которое готовила и разливала по склянкам миссис Маргарет Симпсон. Это спасло жизнь многим детям, и слава Бутча прогремела по всему Западу. Если все это было правдой, он заслужил награду, а не петлю, которая грозила ему, если бы он попался в руки властям.

Он был загадкой – грабил банки и отбирал заработки у шахтеров, но всегда ухитрялся убраться по-хорошему и якобы никого не убивал. Конечно, то было слабое утешение. Истории о ковбоях печатали не ради фактов, но ради захватывающих историй, и потому сложно было понять, что в них правда, а что выдумка, созданная лишь для того, чтобы книжки бойчее продавались.

Порой она доставала украденный снимок и объявление, рассматривала его лицо, проигрывала в голове каждый миг той ночи, когда они встретились. Ей помог бандит. Ее целовал бандит. Какую ошеломляющую историю она могла рассказать! За информацию, которая помогла бы его отыскать, обещали премию. Она могла бы описать все, что знала, и отправить в Детективное агентство Пинкертона по адресу, указанному внизу объявления. Могла продать свой рассказ в газеты. Но она этого не сделала.

Она положила снимок и объявление под стекло на своем туалетном столике – как образцы в лаборатории, – а сверху накрыла плотным кружевом и поставила вазу с цветами из шелка.

Шли годы, книжицы о ковбоях перешли от нее к Огастесу, и он еще пополнил коллекцию. Истории завораживали его так же, как и ее, хотя она никогда не рассказывала ему, как связаны между собой Ноубл Солт и Бутч Кэссиди. Оба знали, что Ноубл Солт принадлежал только им двоим, и Огастес всегда говорил о нем так, словно тот подарил ему жизнь, а не просто оставил золотые карманные часы и не просидел рядом с ним долгую, мучительную ночь.