Бар на окраине
Шрифт:
— Да-да! — быстро согласилась я. — Можете даже раньше…
— Понял! — Сергей пропал прежде, чем я успела еще что-то добавить.
Оказавшись на улице, я успокоилась. Человеческий голос вернул мне какую-то уверенность. Сердце перестало прыгать в груди, как мячик для пинг-понга. Господи, ну что я, ей-богу! Никто меня не преследует, никто не лезет, они произнесли приличные тосты, выпили, танцуют…
Я вынула из сумки сигареты.
А Прохор… может, он просто зубы вставил.
Ну и нарядился сообразно случаю, вот и все. А волосы… Я его, пожалуй, без шапки и не видела. Может, он вот такой —
Нет, он точно из этих. Он помолодел буквально на глазах!..
Сердце опять шагнуло куда-то в сторону и застучало уже из живота.
Я судорожно затянулась, и сигарета слегка расслабила натянутые нервы. Да, я вижу — он из них. И это значит, что его я тоже могу исключить из своих поисков. Только и всего. Таким образом, я уже исключила Полину, тетю Лиду, а теперь, похоже, еще и Прохора…
Все идет нормально. Я жива, я курю на пороге бара. Я вижу свои пальцы, держащие сигарету… Скоро приедет Сергей…
Как жаль, что я не успела посмотреть год рождения дворника!..
А помешала мне Лилька! Эта певичка-кривляка! Кстати, где она? Ее нет в зале…
Неспроста она мне помешала. Ее тоже можно исключить, и остается только дылда Таня…
И Вовка.
Все-таки Вовка.
Я никак не могу его исключить.
Я потрясла рукой — как же холодно! Выкинула сигарету в снег и сунула руку в карман Вовкиной куртки.
Рука нащупала холодный плоский предмет. Не успев даже сообразить, я вытащила его наружу, и в свете яркой луны блеснул холодным кривым лезвием нож.
Увидев его испещренную странными иероглифами рукоятку, я хрипло закашлялась сигаретным дымом.
Я узнала его.
ГЛАВА 38
Это был тот самый нож, который полз по столу кухни в ту ночь, когда я едва не осталась там навсегда!
А почему он лежит сейчас в кармане у Вовки?..
— Вот ты где! — раздался за спиной голос, и нож быстро юркнул из моей разжатой ладони обратно в глубокий карман.
Я обернулась, чувствуя, что опять покрываюсь смертельной бледностью, и увидела перед собой открытое лицо Лильки.
— Ишь какая! Сама курить отправилась, а меня не позвала!
И она полупьяно расхохоталась.
— Я тебя не видела, и Вовку тоже… — начала я оправдываться, нервно теребя мягкий воротник куртки.
— Мы кассету вынимали — магнитофон зажевал. Семнадцатый век, блин! Кстати, Вовка куртку ищет. Я твою шубу в подсобку отнесла — она со стула уже раз пятнадцать упала.
Лилька вынула сигарету и вновь растянула рот в нетрезвой улыбке, вполне, впрочем, доброжелательной.
— Иди с Прохором потанцуй, уважь старика!
Она чиркнула зажигалкой, и глаза защипал едкий дым.
— Старика?.. Да он… он сегодня такой молодой… — пробормотала я, опустив руку в карман и перебирая пальцами замысловатые надрезы на рукоятке ножа.
Холод, исходящий от нее, пронзил все мое тело, и я задрожала под теплой курткой.
Лилька разразилась хохотом. Мне показалось, что теремок содрогнулся.
— Молодой?! Ты че, больная? Ему сто лет в обед стукнет!
— Но он же… — я захлопала глазами, — кудрявый и в смокинге…
Возникла пауза. Лилька пораженно раскрыла светлые глаза, будто хотела втянуть
в них мою худую фигуру, кутающуюся в куртку.— Понятно. Сириусу больше не наливать, — она хлопнула меня по плечу и доверительно сообщила: — Арина, я тебя умоляю — поменьше хлебай этой теть Лидиной самогонки! А то тебе старичок Прохор скоро младенчиком привидится! В смокинге!
На пороге появился Вовка. В руке он держал мой полушубок.
— Вот, возьми. Лилиана спрятала зачем-то…
Я стянула с себя куртку и облачилась в полушубок.
— Не «зачем-то», а затем, что ее по полу топтали, — обиделась певица и, докурив, сплюнула в снег. — Да ну вас!..
И она исчезла, громко хлопнув дверью. Мы с Вовкой опять оказались один на один. Накинув куртку, он закурил и улыбнулся мне. Но я хорошо помнила ощущение в ладони тяжелого металла, изрезанного странными метками. И помнила, что этот нож раньше лежал на кухонном столе. Как он оказался в кармане у Вовки?.. И зачем он ему?..
Дверь вновь хлопнула, и на порог вернулась Лилька. Не говоря ни слова, она потянула меня за собой.
Мы оказались на лестнице.
— Молодой да кудрявый вас приглашает на бостон, — растягивая слова, произнесла она, наконец.
— Спасибо за шубу, — поблагодарила я.
Лилькино лицо просветлело.
— Ну вот и дождалась я «спасиба», — фыркнула она.
Чуть затормозив ход, я искоса взглянула на нее. Сомнения опять прокрались в душу, выворачивая ее наизнанку. Отнесла шубу, чтоб ее не топтали… Кажется такой искренней… Может, это она?..
Хмель сделал меня расслабленной, и я совсем забыла об осторожности и о том, что никому нельзя доверять. Почувствовав вдруг прилив безграничного доверия, я открыла рот и вся подалась к ней, такой приветливой, открытой, милой, чтобы поведать о том, что глодало мою душу много дней, точило ее, не давало спокойно дышать и жить…
— Знаешь… — пролепетала я, клоня голову на ее плечо.
— Что?.. — с любопытством шепнула она мне в тон, приникнув ухом к моим губам.
И этот шепот вдруг опалил меня с головы до пят, как удар молнии.
Мы уже дошли до двери каморки и стояли как раз перед ней. И я вспомнила, как шептали те двое…
Только тогда я находилась по ту сторону двери.
И этот Лилькин шепоток, произнесший «Что?..», вдруг показался так похожим на тот, сказавший: «А если она поймет, что к чему?! А время-то близко уже…»
И на тот, что оправдывался в ответ…
И я остановила на полуслове начатую было фразу.
Но все-таки горькое вино неуклонно действовало на меня как таблетка правды — меня прямо-таки тянуло выложить Лильке все. Несмотря на пронзившее меня подозрение, что тогда, на лестнице, была она…
Лилька придержала за талию мое спотыкающееся тело и прислонила его к крашеным перильцам. Потом снова нагнулась ко мне и шепнула:
— Ну так что ты хотела мне сказать?
Ощущение от шепота на сей раз притупилось, и он уже не сразил меня молнией, а лишь тронул какие-то далекие струны памяти. Внезапно я почувствовала, как устала от подозрений, от своих видений, от копаний в недрах сознания, устала следить, прикидывать, сопоставлять, и — бояться, бояться, шепота, шороха, собственной тени…