Бар на окраине

Я невольно содрогнулась.

— …Но выпала она поперек. Ни туда, ни сюда — понимаешь? Как ни крути, а все от тебя зависит, — и старушка развела руками.

Слезы опять подступили совсем близко, и я заморгала, чтобы удержать их. Ветер завыл еще сильнее, казалось, кто-то прямо под окном душераздирающе стонет.

— Не бедуй, дочка, — ласково обняла меня Анна Филипповна, — упасть-то карта упала, но я тебе помогу, и ничего с тобой не случится.

Я с надеждой подняла на нее заплаканные глаза.

Старушка, кутаясь в шаль, вновь ушла в комнату и через некоторое время вернулась, держа в руках маленький полотняный мешочек серого цвета.

— Вот, возьми, — протянула она его мне, — здесь находится одна вещь, имеющая большую силу.

Я взяла мешочек и повертела в руках, продолжая слушать то, что говорила бабушка.

— Эта вещь поможет тебе, но только один раз. И применить ее нужно в самый опасный момент — ведь с каждой минутой она теряет силу… А потом ты должна отдать ее тому, кто также нуждается в помощи.

— А как я угадаю самый опасный момент?.. — спросила я немеющими губами, укладывая талисман в рюкзак.

Старушка пожала плечами, и в этот момент окно вдруг распахнулось от сильного порыва ветра, скрипучие ставни захлопали, и стоящая на подоконнике небольшая еловая веточка покатилась по столу и упала прямо мне в руки, сложенные на коленях.

Острые иглы больно впились в кожу.

— Ай! — взвизгнула я, отбрасывая елку.

Анна Филипповна, всплеснув руками, бросилась закрывать окно.

— Ох, и погода разбушевалась! — покачала она головой, с силой надавливая на щеколду.

Когда она справилась с задвижкой, я вернула ветку на место и подула на ладонь, которую еловые иглы в нескольких местах пронзили до крови.

— А это ведь знак какой-то… — вдруг задумчиво произнесла старушка.

— Какой знак?.. — не поняла я, обматывая руку платком, извлеченным из кармана рюкзака.

— Не знаю, какой, это уж тебе самой предстоит разгадать.

Я недоверчиво покосилась на елочку, снова спокойно стоящую на окне.

«Да ну, это уже чересчур… Просто влетел ураганный ветер и опрокинул ветку… Какой знак может подать елка? Обычное дерево…»

Неожиданно я зевнула.

— Давай-ка спать, милая, — заметив это, засуетилась хозяйка. — Всем, чем могла, я помогла, а теперь тебе надо набраться сил. Завтра попрошу Федора — это сосед мой, — и он отвезет тебя на вокзал. Электричка идет в 10.14. Спать осталось… — Анна Филипповна взглянула на круглые часики на стене, — всего четыре часа.

Она отвела меня в маленький закуток, где стояла низенькая, пахнущая старьем, кровать, и шустро застелила ее свежим бельем.

— Изволь почивать, гостья дорогая…

Сердечно поблагодарив старушку и пожелав ей спокойной ночи, я нырнула в уютную постель. Изнемогшее от усталости тело блаженно заныло, и, не успев еще раз прокрутить в голове все произошедшее, я моментально заснула.

В девять тридцать, в куртке и с рюкзаком за плечами, я уже шла по тропинке в сторону, указанную Анной Филипповной. Вскоре показалась занесенная снегом проселочная дорога, по которой неведомый Федор должен был доставить меня на вокзал. Я остановилась в ожидании транспорта и окинула потрясенным взглядом открывшуюся передо мной необъятную ширь. Уже рассвело, и под зимним солнцем простиралось огромное снежное поле, сверкающее ослепительной белизной, а за ним расстилался нескончаемый синий лес. Наконец, из-за угла выехала телега, запряженная лошадью! Управлял лошадкой тот самый мужик, у которого ночью я расспрашивала дорогу к бабушке Заручкиной.

— А, работник Фонда ветеранов с новогодним подарком! — приветствовал он меня издалека. — Так это тебя баба Аня на вокзал отвезти попросила?

— Ее, ее, голубушку! — показалась на тропинке сама баба Аня в коротеньком тулупчике.

Я вспомнила свою вчерашнюю легенду и покраснела.

Лошадка хитро покосилась на меня и топнула копытом. Казалось, даже она смеется над моей нелепой выдумкой.

— Ну так садись, чего стоишь! — грубовато поторопил Федор, подъехав. — Электричка ждать не будет, следующая послезавтра пойдет!

Тем временем старушка подошла поближе — маленькая, румяная, завернутая поверх тулупа в цветной платок, она напоминала матрешку.

— Ты приезжай летом погостить, — ласково сказала она, когда я, отдуваясь, закидывала ногу в «салон» телеги, — живи хоть до сентября! Летом у нас красота! Отдохнешь, соснами подышишь, а то куришь, как паровоз…

Теплота, исходящая от ее добрых слов, разлилась в моей уставшей душе и отогрела ее, будто воробышка в ладонях.

Но коренастый Федор не дал разговору затянуться и, едва я оказалась в телеге, с силой дернул за поводья. Лошадь резвым шагом пошла по скрипучему снегу.

— Обязательно приеду! — крикнула я, глядя вслед оставшейся на уголке Анне Филипповне, а ее машущая маленькой ручкой фигурка становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла на горизонте.

Минут через пятнадцать лошадь свернула в сторону от леса, и вдалеке показалась деревянная станция со знакомой надписью «Левкое…о». В утреннем свете была видна покрывающая здание облупившаяся синяя краска.

— Ну бывай, что ли… — хмуро произнес Федор, привезя меня прямо к дверям.

— Спасибо вам большое, — поблагодарила я, спрыгивая на землю.

Лошадка скромно потупила глаза, а кучер, насупившись, пробурчал:

— Деда нашего в список внесите. Крылов Спиридон Лукич. Но-о, пошла!..

— Скажу… — кивнула я, окончательно смутившись, и телега, развернувшись, поехала назад, к синему лесу, и вскоре скрылась за поворотом.

Проводив ее долгим прощальным взглядом, я уселась в подошедшую электричку.

…И вновь я сидела одна в пустом вагоне, глядя в окно и слушая льющиеся из наушников песни. Но на этот раз вместо глухой тьмы за окном проносились бескрайние белые поля, очерченные на горизонте высоким лесом.

А где-то там, в маленькой деревеньке, на самой ее окраине, добрая одинокая старушка кормила свою козу…

ГЛАВА 43

Я смотрела в прозрачное окно, а в глазах вставали картинки Левкоево — синева дальнего леса, бескрайнее снежное пространство перед ним, добрый и умный взгляд лошади и тающая в утренней дымке тонкая фигурка старушки… В этот ясный утренний час, в забытом богом уголке, вдыхая полной грудью напоенного чистотой воздуха, впитывая кожей рассветное солнце, я почувствовала себя почти счастливой. Откуда-то повеяло детством, и словно не было никаких призраков, голосов, вещих снов… Словно и бара не было — это легкое утро стерло его из моего сердца.