Бар на окраине

Пепел посыпался в стакан.

— Пей! — торжественно провозгласила проводница и, вырвав у меня карандаш, начала строчить что-то на клочке бумаги. — Представь, что часы уже бьют!

И она стукнула своим стаканом о мой и зычно закричала:

— С Новым годом!

Повинуясь ее распоряжениям, я залпом выпила шипучий напиток с пеплом и, поперхнувшись последним глотком, глухо закашлялась.

Она тоже выпила свою порцию, потом рассмеялась и протянула пухлую руку.

— Рита.

— Арина, — я тоже почему-то рассмеялась сквозь выступившие слезы.

— Теперь твое желание непременно сбудется! — уверенно сообщила Рита и добавила: — И мое тоже.

Она разлила еще по одной порции, мы снова выпили, и она спросила:

— А чего это ты в Левкоево собралась? Одна, в такую ночь… Там ведь от станции до деревни еще пешком километра два…

Я почувствовала, как сердце стягивают железные тиски.

— Ой! — вдруг закричала Рита. — Станция!

И, размахивая бутылкой, сломя голову побежала к дверям вагона.

Я опять осталась одна. Вздохнув, включила убаюкивающую песню и стала смотреть в темноту за окном, ощущая обнимающий ноги холод.

И вспоминая о том слове, которое было написано на обратной стороне билета.

Это было слово «Остаться».

Если бы у меня было хоть чуточку больше времени на раздумья, я написала бы какое-нибудь другое, более точное слово, например, «жизнь» или «выжить». Но в тот момент я написала первое, что пришло в голову — Рита меня очень торопила.

Под словом «остаться» я имела в виду, остаться в живых.

А как расшифруют его там, наверху, те, кто должен исполнить мое желание?..

Рита больше не вернулась, и все два часа я просидела одна у темного холодного окна, время от времени одолеваемая дремотой. Монотонные песни, льющиеся из наушников, укачивали меня, как в люльке.

«Этак я станцию свою могу проспать», — забеспокоилась я, чувствуя, что неуклонно впадаю в сон, и быстро поставила развеселую песенку «Дискотеки Аварии» «Яйца».

Но не успели прозвучать бодрые аккорды вступления, как поезд начал замедлять ход, и, выглянув в окно, я увидела приближающуюся деревянную станцию с надписью: «Левкое…о».

Быстро выбежав к распахнувшимся дверям, я обнаружила, что вместо платформы под ногами высится громадный сугроб. Выбора не было, и я плюхнулась в него и сразу завязла почти по пояс. Оставив меня в сугробе, электричка равнодушно тронулась, и я увидела, как в одном из вагонов проплывает Рита и, улыбаясь, кричит мне что-то сквозь стекло.

Я помахала рукой ей в ответ, и она, продолжая кричать и стучать в окно, уехала в неизвестном направлении.

А я, чертыхаясь, кое-как вылезла из сугроба, отряхнула налипший снег и, взглянув на время — 1.29. — пошла в сторону станции «Левкое…о».

ГЛАВА 41

Выспросив путь у мужика в ушанке и пройдя минут сорок по узкой тропинке, проложенной вдоль высокого соснового леса, шарахаясь от каждого скрипа и шороха, я, наконец, вышла к бескрайнему снежному полю. Сразу откуда-то вырвался ледяной пронизывающий ветер и зловеще подул мне прямо в лицо. Закрыв подбородок и нос шарфом, я, четко следуя указаниям мужика, побрела через поле, и, перейдя его, оказалась на краю какой-то заброшенной деревеньки. Видимо, это и было нужное мне Левкоево.

Передо мной возникла небольшая избушка, огороженная крепким забором. В домике уютно светились низкие окошки, а из трубы на крыше струился веселый дымок. Не без труда открыв замерзшую калитку, я поднялась на крыльцо и подошла к двери. Изнутри аппетитно несло чем-то жареным.

Отдышавшись и глотнув чаю из термоса, я осторожно постучалась.

Дверь долго никто не открывал, и я уже собиралась повторить попытку, как вдруг она приоткрылась, и из сеней выглянул лохматый мужик в майке.

— Тебе кого? — спросил он удивленно, оглядев меня с ног до головы.

— Анну Филипповну… Заручкину… — пролепетала я заплетающимся языком.

— Анну Филипповну?.. А ты ей хто будешь? — строго осведомился мужик, подозрительно глядя на мою фигурку, сжавшуюся у двери.

— Соцработник, — быстро ответила я. — Подарок ей несу от Фонда ветеранов.

— Ишь ты! А нашему-то деду не положен подарок? Он в войну штурмовиком был, награды имеет! Ему третьего дня девяносто восемь лет стукнуло!

— Поздравляю… Только у меня в списке одна Анна Филипповна числится, — виновато развела я руками.

— А, ну ступай тады, девка, — милостиво разрешил мужик и показал в сторону длинного забора. — Торописся небось? Вон туды ступай, на край, почитай до самой околицы. Там на отшибе, последняя изба — ее. А чой-то дюже поздно подарки-то разносишь? Чай уж ночь на дворе! — вдруг запоздало удивился он.

— Народу много, — вздохнула я, — надо было все до Нового года разнести, а я вот весь день бегаю, ничего не успеваю…

— Народу много, а нашего деда не вписали! — недовольно буркнул мужик, закрывая за мной дверь.

По скользкой тропинке, то и дело прикладываясь к термосу с чаем, я мелкими шажками засеменила на дальний край деревни.

Наконец, вдалеке показалась стоящая особняком низенькая избенка, обнесенная покосившимся, кое-где сломанным, забором. Обрадовавшись, что конец пути уже близок, я заспешила — и тут же, поскользнувшись, растянулась на тропинке. Термос, который я несла в руке, отлетел на несколько метров и бухнулся в сугроб.

Неловко пытаясь встать, я чуть было не употребила во весь голос непечатное слово, но сзади раздался вдруг ласковый голос, и слово задержалось на языке и рассосалось во рту, как леденец.

— Ушиблась, дочка? — передо мной появилась протянутая рука в фуфайке и, подняв глаза, я увидела дивную старушку: маленькую, худенькую, круглолицую, с улыбкой, озаряющей, как внутренний свет, все ее лицо.

— Угу, — прокряхтела я, приподнимаясь при помощи ее сухонькой ручки и потирая спину.

— Ты чьих будешь-то? — спросила старушонка с любопытством, когда я встала на ноги.

— Я… Мне Анна Филипповна нужна. Заручкина, — ответила я, глядя на крошечную бабульку.

— Так это я и есть, — сообщила старушка и вновь осветилась улыбкой.

— Ой!.. — растерялась я и чуть не выронила из рук вытащенный из сугроба термос. — А что же вы… тут, на улице-то?..

— За водой ходила, — охотно сообщила внезапно возникшая Анна Филипповна, — колодец-то во-она где!..

И она махнула рукой куда-то в сторону.

Я увидела стоящее неподалеку ведро с водой.

— А что же вы сами-то ходите? — удивилась я, направляясь к ведру.

— А хто ж мне пойдеть-то? — в свою очередь удивилась крошечная старушка.

— Как кто? Аркадий! — я взяла ведро и поволокла к дому.