Барби. Часть 1

Конечно, она всегда могла навестить Пьяный Замок в Унтерштадте, где квартировала «Камарилья Проклятых», но это она собиралась делать в последнюю очередь. Пьяный Замок любил гостей, но лишь тех, которых сам приглашал. Не имея приглашения можно было запросто угодить в ловушку, а то и обрушить на свою голову какие-нибудь смертоносные чары — Барбаросса не собиралась лишний раз рисковать своей головой за сегодня. Кроме того, она не собиралась совершать той ошибки, что совершили вассалы Белиала, ввязываясь в безрассудную Сиамскую кампанию, а именно — вести войну на чужой территории.

Война… Барбаросса скривила губы, заставляя ноги печатать шаг по опостылевшей броккенбургской брусчатке, каждый камень в которой выглядел маленькой древней надгробной плитой. Под каждым из них, должно быть, покоится неугомонный, жаждущий мщения, дух, или крохотный скелетик…

Барбаросса ощутила, как ноют в предвкушении зубы. Наверно, нечто подобное испытывает натасканный пес, ждущий возможности сомкнуть челюсти на чужом горле.

Если выяснится, что Бригелла что-то скрывала, отправив ее грабить милый домик в Верхнем Миттельштадте, если имела какой-то свой умысел, в который ввязала ее, сестрицу Барби, точно бусинку в диадему, войны не миновать. И в этот раз это будет не дырка в брюхе, уж поверь…

Бригелла не покинула Чертового Будуара.

Так и осталась на прежнем месте, точно прикованная к своему камню гаргулья. Небрежно развалившись, она болтала ногами, пуская колечки в отравленное небо Броккенбурга, и выглядела так непринужденно, будто ничем другим сроду не занималась, а самым большим грехом в ее жизни за все шестнадцать лет была стащенная до обеда конфета.

Дьявол.

В этом деле с самого начала было что-то не то. Барбаросса сразу ощутила дурной запах, как от дохлой кошки под половицами, но времени принюхиваться не было. Ей нужен был чертов гомункул, так нужен, что она предпочла закрыть глаза на некоторые вещи, и только сейчас эти вещи сделались достаточно очевидны, чтобы она наконец их заметила. Сейчас они сами бросались в глаза, выпирали, точно сломанная кость под кожей.

Бригелла утверждала, что никогда не была внутри ветхого домишка на Репейниковой улице. Однако по какой-то причине знала имя демона, запирающего замок — Лемигастусомиэль — едва ли старикашка фон Лееб был столь беспечен, что начертал его мелом на входной двери. Кроме того, она утверждала, что видела гомункула, заглянув в окно, но это тоже была ложь — через окно она никак не смогла бы увидеть мелкого ублюдка, ведь тот был в гостиной. Значит, она все-таки была внутри? Но если была, что мешало ей обчистить ветхий домишко собственноручно? К чему привлекать к этому скверно пахнущему дельцу другую ведьму, да еще не из собственного ковена, а из «Сучьей Баталии», которая никогда особо с «Камарильей» и не якшалась?

Странная выходит картинка. Странная и дерьмово пахнущая — не лучше, чем ее собственная обожженная рука. Если окажется, что Бри впутала ее в какую-то скверную историю, в скором времени ее мордашка распухнет так, что едва ли ее можно будет прикрыть изящной театральной маской…

Убедившись, что Бригелла все еще торчит на своем камне, Барбаросса облегченно вздохнула. Одной проблемой меньше.

В этот раз она не намеревалась вторгаться в Чертов Будуар. Не стоит лишний раз мозолить глаза тамошним обывателям. Слухи в Броккенбурге еще более живучи, чем миазмы чумы. Не успеешь пернуть, как во всем городе начнут шептаться, что Барбаросса из «Сучьей Баталии» зачастила в Будуар и прогуливается под ручку с Бригеллой из «Камарильи» — и очиститься от таких слухов потом будет непросто. Учитывая, какой переполох в Верхнем Миттельштадте она учинила, улепетывая от голема, эти слухи вполне могут свиться в веревку, на которой ее саму безжалостно вздернут, оторвав сестрицу Барби от земли.

Кроме того, у нее была еще одна причина устроить разговор с Бри без лишних свидетелей. Хотя бы потому, что их разговор вполне мог окончиться совсем не так мило, как предыдущий, а проливать кровь в Чертовом Будуаре определенно не стоило — за два с половиной года она и так нарушила до черта здешних традиций. Если она начнет трепать Бригеллу прямо там, в Будуаре, точно куница курицу, потом не оберешься проблем — какая-то добрая душа мгновенно донесет об этом Вере Вариоле, а то и в Большой Круг…

Нет, решила Барбаросса, она не станет спешить. Семь часов — большой срок, кто бы его ни отвел и что бы ее ни ждало. У нее в распоряжении достаточно времени, чтобы позволить организовать охоту по всем правилам, без спешки.

Для своей наблюдательной позиции она выбрала старый двухэтажный университетский флигель, принадлежавший когда-то алхимической кафедре, стоящий в удобной близости от Чертового Будуара. Старый домишко, продуваемый всеми дующими над Броккенбургом ветрами, но сохранивший приличную часть крыши и выходящий окнами на нужную ей сторону. В этом флигеле иногда собирались юные прошмандовки чтобы второпях перед занятиями хлебнуть горячего вина из фляги или наскоро пососаться в укромном местечке, но сейчас он интересовал Барбароссу исключительно как охотничья засидка.

Бригелла так основательно устроилась в Будуаре, будто намеревалась провести здесь весь оставшийся год до Вальпургиевой ночи. Пускала свои обычные колечки, ни единым жестом или движением не выдавая душевного беспокойства. А ведь ей полагалось бы беспокоиться. Ох как полагалось! Ведь если сестрица Барби не справилась бы со своей частью работы, магистратские стражники явились бы и по ее блядскую душу! То ли у нее стальные нервы, то ли стальная задница.

За полчаса, проведенных в треклятом флигеле, Барбаросса отчаянно продрогла. Тонкий дублет и рубаха не могли служить достаточной защитой от холодных ветров, дувших на вершине горы, оттого уже вскоре она ощущала себя измочаленной и полупережеванной крысой, побывавшей в пасти у своры борзых. Мало того, стоило ей пристроиться поудобнее, как начали ныть зубы, то ли застуженные предвечерним холодом, то ли истосковавшиеся по жратве, в которую им так и не суждено было вонзиться. И не один или два, а словно все сразу. Это раздражало ее больше всего — муки голода и усталость служили сестрице Барби постоянными спутниками, с их обществом она давно успела свыкнуться, а вот зубная боль порядком мешала думать.

Дьявол! Барбаросса заворчала, не зная, как унять эту боль, звенящую точно проточенный под сводами черепа подземный ручей. И верно застудила. Забавно, прежде ее никогда не беспокоили зубы, она даже умудрилась сохранить полный их комплект к шестнадцати годам, при том, что сама вышибла не одну сотню и какое-то время даже коллекционировала, заботливо маркируя, чтобы помнить, какая сука была их прежней обладательницей. Потом она, конечно, выросла из этих детских игр, да и ставки в игре немного поднялись — никто в Броккенбурге уже не считает выбитых зубов…

Она не могла даже как следует устроиться — выбранная ею позиция не располагала мебелью и не давала возможности устроить хоть с каким-нибудь удобством ноющую от ходьбы задницу. Приходилось торчать у продуваемого всеми ветрами окна, привалившись плечом к стене, наблюдая за Бригеллой так пристально, как текущие от вожделения подростки наблюдают за задравшей юбки пастушкой, присевшей облегчиться в кустах. А та как будто и не собиралась прочь, развалилась непринужденно на камне, точно баронесса, принимающая посетителей в своих покоях. Уж в посетителях у нее недостатка не было. Кажется, они тянулись к ней со всего Броккенбурга.

Аутопсия из «Девяти Повешенных» битых десять минут болтала с ней о чем-то, жаль, не услыхать о чем. Но судя по тому, как та тискала в пальцах платок и стискивала зубы, беседа была не о погоде и не о вышивке. Следом явилась Чесотка, «двойка» из «Готландских Дев», девица молодая, но резкая как змея и успевшая зарекомендовать себя не в одной славной сваре. Разговор с ней длился куда меньше и был куда горячее — удалилась она кусая губы от злости, печатая шаг так, что едва не звенели булыжники в мостовой. Чего она хотела от Бригеллы? Отсрочки карточного долга? Информации о своей новой пассии? Какой-то пикантной услуги? Барбароссе было плевать на это, как плевать на всех прочих ее подруг и приятельниц.