Барин-Шабарин 2

Они также выступали союзниками и в политических делах.

— Елизавета Дмитриевна, принимаете ли вы мои искренние извинения? — спрашивал Миклашевский.

— Дядюшка? — обратилась Лизе к Алексею Михайловичу.

Алексеев молчал. С одной стороны, он хотел бы прямо сейчас влепить пощёчину, а лучше сразу, с кулака, по-народному, ударить Миклашевского. Ведь не только была поставлена под сомнение честь девушки, скорее, этот выпад Андрея Михайловича был направлен в сторону самого Алексеева, как защитника чести и достоинства Елизаветы Дмитриевны.

Но также не было никакой возможности для того, чтобы разрывать отношения с Миклашевскими. Благодаря этому союзу оба семейства вполне удачно могут противостоять почти любому давлению извне. Они уже сталкивались с системой правосудия в Екатеринославской губернии, знают, чего она стоит. И только лишь уважаемым помещикам, которые стоят на своих землях крепко и союзничают с другими родами, можно было не беспокоиться о том, что система административного принуждения в губернии станет работать против них.

— Вы уже прилюдно извинились, думаю, что этого достаточно. Но прошу вас более за этот приём не подходить ни ко мне, ни к Елизавете Дмитриевне. Иначе вы заставите меня сделать то, чего я не желаю. Кроме того, спешу вам сказать, что если молодой Шабарин попросит меня быть его секундантом, я приму это предложение, — сказал Алексеев с расстановкой.

— Благодарю вас. На большее я рассчитывать и не мог. Думаю, что мы с вами сможем поговорить, когда уедем из этого убогого поместья и встретимся уже в Херсоне. Вы же туда направляетесь? — проговорил в ответ Андрей Михайлович Миклашевский.

Алексеев не столько направлялся в Херсон, сколько проездом думал добраться в Севастополь. У него были серьёзные намерения договориться с действующим армейским командованием в Крыму, чтобы поставлять туда мясо и крупы. В принципе, первые поставки в армию уже были произведены, и Алексеев рассчитывал с этого года увеличить их вдвое.

— Не убивайте его, Андрей Михайлович! — требовательным голосом сказал Алексей Михайлович Алексеев.

— И не собирался, — сказал Миклашевский и обратился к племяннице Алексеева. — Еще раз прошу простить меня, Елизавета Дмитриевна. Однако вы сами говорили, что мы с вами близкие друзья, но не более. Друзья могут друг другу помочь. На сим откланяюсь, прошу простить меня, еще немало господ желали бы со мной переговорить по причине дуэли.

— Что скажешь? — спросил Алексей Михайлович у своей племянницы, когда Миклашевский ушел.

— Мне важнее, после того, как я осиротела, что вы скажете, дядюшка, — проявила покорность Лиза.

— И это правильно, но не смей жалеть Шабарина. От жалости до любви один шаг. Думай о том, что Шабарин был нагл с тобой и слишком открыто и часто высматривал, — сказал Алексеев.

— И не думала даже об этом!

Елизавета Дмитриевна прекрасно понимала, что ее красота — это лишь некоторая скидка на приданное. Дядя все равно дает за нее две деревни, но это не то приданное, которое могло бы позволить найти достойнейшего мужа. Вот и «демонстрирует» товар Алексеев, желая так пристроить племянницу, чтобы всем Алексеевым было выгодно. Вот, может, удастся кого-то из офицеров найти в женихи, желательно из тех, кто решает о поставках в войска.

* * *

— Зачем вы приехали? — спросил я женщину, которая позиционировала себя, как моя мать.

Но разве нормальная мать может оставить своего, заведомо инфантильного, сына и уехать с любовником тратить все деньги, которые только были в доме? Нет, не может, какая бы страсть не была.

— Ты груб со мной, Алексей. Не смей… — начала было мама отчитывать меня, но я ее перебил.

— Я из кожи вон лезу, чтобы сохранить поместье, чтобы после твоего позора хоть как-то восстановить репутацию нашей фамилии, а ты заявляешься и все рушишь, — начал я высказывать матери все, что вообще думаю о ней.

Я посчитал, что лучшая тактика общения с заявившейся маман, не то хозяйкой, а не то гостьей незваной — это нападение. Повод и причин к тому, чтобы я гневался, было более чем предостаточно даже для того рохли, которого эта женщина ранее оставляла тут, в поместье.

— Ты не мой сын! –тут же заявила мне моя не совсем мать.

Глава 18

Балл закончился глубоко за полночь. Казалась, что уже никому и не было дела до того, что завтра поутру мы с Миклашевским стреляемся. Конечно, прислуга мне докладывала о том, что гости всё ещё шепчутся и о дуэли, и перемывают кости моей маман, причём, здесь вполне заслуженно, но в целом атмосфера праздника сохранялась, а горячительные напитки, подаваемые в большом количестве, создавали атмосферу непринуждённого веселья и даже какого-то регионального, екатеринославского единения.

Сославшись на усталость, Елизавета Дмитриевна вполне разумно покинула бал, чтобы не смущать ни меня, ни Миклашевского. Ну, а я порхал, как пчёлка, от цветка к цветку, от одной дамы к другой, правда, никого не опылял, даже в мыслях не было, если только не считать опылением все те слова, которые я произносил. Нужно было пользоваться моментом, когда меня вполне нормально, даже благосклонно принимали в обществе. То напряжение, тот скепсис, которые присутствовали в начале всего мероприятия ещё несколько дней назад, развеялись. И теперь я чувствовал, даже знал, что екатеринославскому обществу пришёлся по вкусу такой вот приём.

Наверное, я был бы вне себя от гнева, если губернское дворянство, приехав ко мне с брезгливыми лицами, не сменили бы отношение. Учитывая затраты, как финансовые, так и морально-психологические, я чувствовал бы в таком случае полное фиаско. Может, и не одна дуэль была бы на празднике, в с десяток. Но… Я принят в обществе, мне разрешено посещать дома виднейших екатеринославских дворян.

Даже представить себе не могу, кто бы мог повторить всё то, что было сделано мной. Это понимали и мои гости, они не могли не прицениваться, не увидеть всех тех трудов, что вложены в многодневный прием. И от этого какое-то уважение должно было проявиться. Хотя я ожидал немного иного, готовился к тому, что встречу определенную иронию и сарказм, что вот он тот самый дурачок, который потратил на нас огромные деньги, а мы ему ничего взамен и не дали. Нет, всё-таки я думаю немного иными категориями, и вся эта пыль в глаза, все эти траты, надеюсь, каким-то образом всё-таки в будущем окупятся.

В районе часа ночи гости начали разбредаться по своим домикам, вежливые, учтиво со мной прощаясь. Складывалось впечатление, что они прощаются со мной навсегда. Все знали, что скоро состоится дуэль, и некоторые семейства даже назначили выезд чуть-чуть позже. Нужно же было всё-таки узнать, кто кого.

Меня эта ситуация несколько забавляла, потому как я смог убедить себя не нагнетать свою психику и не ожидать чего-то самого-самого дурного. В конце концов, если мироздание дало мне второй шанс, вторую жизнь, то она, пусть и крайне скоро у меня пройдёт, если убьют на дуэли. Но ведь, чёрт побери, ярко и весело пожил! Понимаю, такое настроение беспечно, даже. Но не нагнетать же себя!

— Я верно рассудил, что к вам подходил Григорий Ананьевич Струков и предлагал совместное производство? — спрашивал меня Алексеев. — Знаете, что и я мог бы рассмотреть некоторое наше сотрудничество. Сперва вы показались мне… уж простите. Надеюсь, старика не вызовете на дуэль, ибо у меня уже и руки потрясываются порой, но я посчитал вас пустословом. Нынче я в некоторой растерянности, так что буду возвращаться из Севастополя, коли вы не против, то в обязательном порядке нанесу вам визит. Там мы и поговорим.