Барин-Шабарин 6

Что же касается и медицинской службы, так и здесь был протест от тех докторов, которые были в расположении южной армии. Они коллективно не принимали новые методы военно-полевой медицины. Прежде всего, протест выражался в том, что большинство докторов были против участия женщин в лечении больных. В своих протестах опирались они и на нормы морали, когда женщина не может видеть мужчину, который справляет нужду или предстает перед ней обнажённым.

Конечно, в большей степени это была даже зависть.

— Вы действительно считаете, что у этих мужиков, ряженных под солдат, что-то получится? — под всеобщие смешки, не выбирая уже слов и выражений, спрашивал командующий.

— Я бы дал им шанс проявиться. Позвольте а вверенных мне войсках использовать медицинскую службу Шабарина! — продолжал настаивать генерал-лейтенант.

— Делайте, как посчитаете нужным, — сказал, будто отмахнулся, командующий.

— Всепокорнейшие благодарю вас, — сказал генерал, поклонился, и отошёл в сторонку, подальше от командующего, будто бы тот мог передумать.

Так вышло, то полк Шабарина располагался недалеко от дивизии, которой командовал генерал-лейтенант. Бывало, за чашечкой утреннего кофе генерал-лейтенант Сельван наблюдал за тем, как тренируются те, кого командующий назвал «мужиками». Да, необычно. Да, театрально. Однако было что-то в этом лихое, казацкое. Что-то подобное генерал видел на Кавказе у тех, кого кубанцы называли «пластунами».

Однако, пусть в этом и не хотел даже сам себе признаваться генерал-лейтенант, но он также был в растерянности, как организовывать следующий штурм крепости. И если полк вице-губернатора Шабарина может сделать полезного для общего дела хоть что-то, то пусть делает. А нет, так по лягут они, но не солдаты и офицеры выверенных генералу подразделений. И так санитарными потерями армия теряла людей, словно вела нескончаемые кровопролитные бои.

— Бах! — послышался выстрел со стороны крепости, потом ещё.

Паскевич стоял ровно, даже не сморщился. Если фельдмаршал и растерялся и не знал, как вести военную компанию, то это не значило, что он праздновал труса.

— Хрясь! — ядро попало прямо в палубу парохода, никого не задев.

— А-а! — вскрикнул командующий, заваливаясь на бок.

Большая щепа попала фельдмаршалу в спину. Он упал и ещё ударился головой. Пусть история уже поменялась, но она, как будто стремится наверстать упущенное. В той реальности русский командующий пострадал от турецкого ядра, что послужило поводом или причиной отставки Паскевич. В этой реальности нашлось свое ядро… Может мироздание так стремиться восстановить ветвь истории?

* * *

— Говори! — потребовал я, когда на подступах к расположению дивизии генерал-лейтенанта Дмитрия Дмитриевича Сельвана, меня встретил Тарас.

— Простите, ваше превосходительство, но не достучался я до разума генералов. Сидим сиднем, в разведку коли и ходим, так шарахаемся и своих и чужих. Как пленные, чтобы не увидели нас свои же, православные, — сходу стал жаловаться командир моего полка.

— К командующему письмо или какую записку посылал? — спрашивал я.

— Так точно… Офицеры штаба приходили… Вы простите, ваше превосходительство, но я мужиком не был и становиться им не желаю. А они называют нас «мужицким полком», — что-то Тарас и вовсе расклеился, жаловался, как мальчик.

Сказал бы он такие слова в будущем… «мужиком не был и становиться не желаю». Ведь имеет ввиду совсем другое. Ну а на что я мог рассчитывать, когда оставлял полк? Хотя, мог. Думал, что уже покрыл себя славой. Вон, четыре года назад, как генералов вражеских отстреливал, да в плен брал! Но, видимо, без моего присутствия и вовсе ничего не получилось бы. Не пойдет же Тарас к генералу, не станет хитрить и что-то требовать. Жаль, очень жаль, что офицеры воспринимают мой полк, как ряженных театралов, как в будущем я бы сказал, клоунов.

— Значит, нужно показать, что мы не лаптем щи хлебаем. Есть мысли? — отбросив уныние, спрашивал я.

— Как не быть? Есть! — отвечал Тарас.

Мы ехали верхом уже по территории русского лагеря. Вокруг царило какое-то уныние. Некоторые солдаты ходили, словно тени, сгорбленные. Не слышалось ни то что смеха, а и громких бодрых разговоров.

— А что происходит? — спрашивал я у Тараса.

— Хворых много, болеют солдаты. Уже более тысячи…

— И отказались от помощи моего медицинского батальона? — уже хотелось рвать и метать.

Я знал, что в армии много закостенелого, что это она консервативная. Но не настолько же… Больше тысячи санитарных потерь! Получалось, что я еще читал источники в будущем, которые приукрашивали ситуацию. На самом деле, хоть снимай осаду и уходи зализывать раны.

— Какие в нашем полку потери? — поспешил спросить я.

— Так и никаких, почитай. Были, что маялись животами, там вылечили, а одному, так доктор что-то вырезал в животе, он и живехонек, уже тренируется. Травмы есть. Двое со сломанными руками, один ногу сломал. Ничего более, — сказал Тарас, задумался, а после, будто вспомнил: — Есть один, Макаром кличут. Так этот… гад ползучий, где-то схватил болезнь срамную. И мало того, так заразил еще и одну сестрицу милосердия. Так я даже высек его, кабы на баб даже и не смотрел. Ну и приходилось защищать баб… женщин наших, милосердных. Зарится на них солдатня. Да и офицеры… Но те хоть с политесом, благородно, хотя все едино понятно, чего хотят.

Я не стал комментировать такие случаи. Что касается срамной болезни, то нужно было не только высечь солдата, но и выгонять. Ну а что до того, что к сестрам милосердия пробуют пробраться солдаты, как и офицеры, тоже прогнозируемое явление. Зова природы к размножению никто не отменял. Нужно только смотреть, следить, чтобы никто не обижал девушек. Ну и нечего им общаться. На гражданке найдут себе женихов.

— Как чувствует себя его светлость князь Паскевич? Не знаешь? А то мне как в Одессе рассказали о его ранении, так и других вестей не получал. А в Одессе еще и не того могут рассказать.

Было видно, что Тарас поморщился и сдержался, чтобы не наговорить чего лишнего. И он понимает, что теперь Паскевич покинет расположение русских войск. Не только Тарас думает, что Иван Федорович Паскевич только искал повода, чтобы избавиться от груза ответственности за армию. А тут щепа в спину. Наверняка только поцарапала, но повод же…

Навещу Паскевича, сделать это необходимо. Уже просто будет неприлично, если я прибуду и не представлюсь о прибытии. Он же еще никуда не уехал. И как так вообще получается? Действительно ли что-ли история решила отыграть назад? В прошлой реальности… в этой…

— Эльза, я рад тебя видеть! — сказал я, обнимая подругу.

— Алексей, они вообще ничего не дают делать. Своих… Твоих казаков только и лечим. Слушать меня не желают, советы только раздают, чтобы уезжала детей рожать, — Эльза засмеялась. — А есть и такие ушлые, что предлагают помочь забеременеть. Благо, что Саша тут тоже.

Я знал, что Александр Николаевич Садовой отправился к своей жене в расположение Южной Армии. Сам ему это позволил сделать. Кроме того, архитектор уверял меня, что очень даже знаком с наукой фортификации и может помочь. В чем, впрочем, я и убедился, когда въезжал в расположение моего полка. Целую земляную крепость построили со сложной системой окопов. Кстати, про окопы говорил Садовому я, хотя они уже вполне известны, но считаются не нужными.