Барин-Шабарин

В ней написано, что банк вправе потребовать денег, если заемщик, то бишь я, заведомо не может оплатить. Прописывалось также, какие могут быть причины — например, долгов много или есть займы в других банках. Вот и хотелось бы узнать, что именно в моем деле значится, по какой такой норме отжимают поместье.

Здание земского суда оказалось на вид непрезентабельным. Деревянный, пусть и добротный дом, в один этаж, но длинный. Тут было немноголюдно, наверняка, судебных дел не так чтобы и много, или они разбираются, когда снизойдёт до работы председатель суда, он же земский исправник. Это уже второй раз, когда я прихожу к дому земского суда. В первый раз дверь была закрыта, а внутри не было никого, кто мог бы не то что впустить, а хотя бы прояснить вопрос, где находятся чиновники. О табличке с графиком работы молчу, я подобное видел только в лавке купцов Тяпкиных.

Это что за расхлябанность? Беспредел, но здесь и сейчас это норма, даже при Николае Павловиче, который еще хоть какие-то порядки наводил. Его называли «Палкиным»? Так чиновников не палками, а, как говорила моя бабушка, ссанными тряпками по мордасам гонять надо.

— Господин земский исправник, Молчанов Яков Андреевич, примет вас, как только будет свободен, — ответили мне у приемной земского исправника.

Мы ждали. Нагруженные многими бумагами, журналами по хозяйственной деятельности поместья. Тут были собраны доказательства, что имение приносит чистого дохода более пяти тысяч рублей. Сумма залога, с которой маман поехала «выгуливать» любовника Артамона, составляла шесть тысяч пятьсот рублей. Много, больше, чем годовой доход, но точно меньше, чем двухгодичный. Я, конечно, не думал, что все доказательства будут сразу же приняты — не дурачок. Но попытаться решить все в правовом поле нужно.

Вот мы и сидели на стульях у кабинета чиновника. Через несколько минут туда не торопясь занесли кофе, через некоторое время в кабинет доставили пирожные. Трудная, видимо, работа у земского исправника, много калорий сжигает, раз нужно есть сладкое целыми подносами.

А я устало думал о том, каким сумбурным оказался вчерашний день. Нет, даже не день, а еще предшествовавшие ему вечер и ночь. Шулеров я отпустил. Правильно ли сделал? Не уверен. Но опасался огласки пикантных подробностей. Тем более, что на этой истории я всё-таки нажился. Сто двадцать пять рублей в плюсе — это не так и мало, а в моем случае даже много.

Конечно, в целом я должен куда как больше денег, но, как в народе говорят, курочка по зернышку клюет. Вот и я: там клюну, тут откушу, и получатся какие-то деньги.

— Уважаемый, мы уже около часа сидим. Не подскажете, когда нас примут? — задал я вопрос, начиная терять терпение.

— Ожидайте! — сказал мелкий служащий и понес на сей раз в кабинет воду, как бы и не дорогущую сельтерскую, которую привозят из Швейцарии.

Мы, повздыхав, ожидали дальше. Терпение и еще раз терпение.

— Я видел, когда мы шли, одного из тех татей, что вчера были у нас, что вы побили, — сказал Емельян.

Я промолчал. Конкретно с Тарасом я вчера все уладил. Вернее, так: мы с ним вместе состряпали сюжет для замгубернаторши. Да, его нанимательшей все-таки была именно она. Тарас и вовсе несколько расслабился, когда узнал, что у меня лишь кольцо, а чего-то там, действительно важного, и нет. Я догадывался, что речь идет о неких бумагах. Артамошка, видимо, подстраховался — или решил шантажировать еще одну свою любовницу важными документами. Ну, пусть его хоть на костер голым задом сажают, ничего, кроме раздражения, этот персонаж не вызывает.

А касательно Кулагиной и ее порочных связей? Ну нет бы просто поговорить, взять с меня слово, что я никому не расскажу о том, что узнаю. Но нет же, так нельзя, так слишком просто получалось. А еще я сын ее конкурентки — и, значит, что уже потенциальный враг. Правда, насколько я понял, считаться врагом, то есть достойным сопротивляться, подобной особе — это уже немалое достижение. Так что я не враг для нее, а тот, кого можно просто пнуть, как консервную банку, походя. Но только пока, надеюсь.

И тут оказывается, что я не хочу быть битым, как та банка.

Итак, Кулагина искала Артамона Леонтьевича Мижгородского, считавшегося местным художником. На самом деле никакой он не художник, а тот, кто может задурить голову женщине бальзаковского и даже постбальзаковского возраста. Между тем, у меня складывалось впечатление, что отношение Кулагиной к Артамону было таким, будто у властной женщины забрали ее любимую игрушку. Тут не важны были драгоценности, а важен сам факт, что от нее, дескать, не уходят.

Вот и разошлись мы краями с Тарасом, я даже проплатил его услуги по поиску нужной мне информации. Однако стало понятным, что фамилия Кулагиной еще всплывет в моей новой жизни.

— Два часа с четвертью ожидаем! Милостивый государь, извольте все же спросить, буду ли я выслушан его превосходительством, — сказал я, может, и излишне резко.

Но более двух часов ничего не делать, когда дел-то как раз много — это мука. Главное, безусловно, это то дело, что должно решиться внутри этих ветхих стен, но не так же, практически унижать… У меня уже было четкое убеждение, что хоть пять часов тут просиди, толку не будет. И не уходить же без того, чтобы посмотреть на вершителя моей судьбы?

— Почему шум на вверенной мне территории? — спросил мужчина, выходящий из кабинета Молчанова.

Нетрудно было догадаться, что это он и есть.

Выглядел чиновник… как чиновник, только вес у него был лишний даже для комичного образа начальника. Строгий мундир с изрядным таким холмом в виде пуза, тем не менее, сидел на удивление органично. Есть такие люди, которые умеют носить мундиры, даже невзирая на телосложение. И Яков Андреевич с достоинством носил не только мундир, а еще пышные бакенбарды, зализанные волосы и мелкие, аккуратно стриженные усы, ну, хоть без завитых концов.

Все, как обычно, как и все, только место занимает отличное от многих, прибыльное и неутомительное. Уверен, что Молчанов не сделал ничего полезного за более чем два часа своего драгоценнейшего рабочего времени.

— Ваше превосходительство, я касательно дела моего. Мое имя — Алексей Петрович Шабарин, — представился я, посматривая на дверь в кабинет, будучи уверенным, что сейчас меня туда пригласят.

— Ах вы шельмец! Да как вы посмели прийти сюда? Вы лишь присутствием своим оскверняете храм Немезиды, богини правосудия. Мот! Игрок! — оскорбления из дурно пахнувшего рта земского исправника сыпались одно за одним.

— Я имею честь вызвать вас, — прошипел я сквозь зубы.

Ну нельзя же мне было оставлять «негодяя, подлеца» и целую серию иных оскорблений без внимания.

— Я при исполнении. А горячность свою нужно было раньше проявлять, в делах для государства. Вот что вы, охламон и дармоед, сделали для процветания империи? — не унимался чинуша.

— Съел полпуда пирожных за два часа, — сказал я.

До Молчанова не сразу дошел мой намек. Но когда все же он понял…

— Пошли вон, или пристава позову, и за оскорбления моей особы вы будете наказаны! — выкрикнул земский исправник.