Бармалей и Снегурочка

Между тем, кот, похоже, расправой с шапкой не удовлетворился. Убедившись, что с ней покончено навсегда, он вперил свой взор, пусть и скрытый очками, но, тем не менее, не двусмысленный, в Бармалея, и подобрался, готовясь к прыжку. Тут он выпустил свои когти, царапая снег, и стало заметно, какие они длинные и острые, и при этом поблескивают так, будто справлены из нержавеющей стали. Кот глухо зарычал, обнажая еще и клыки, и Бармалей убедился, что они у зверя под стать когтям и ни в чем им не уступают. В этот миг кот сделался совсем громадным, величиной, наверное, с медведя. Может, это был всего лишь морок такой, однако Бармалей воспринял его на полном серьезе. Защищаясь, он выставил перед собой согнутую в локте руку в меховой рукавице, и закричал:

– Эй, эй! Чей тут котик разбушевался?! Ну-ка, приберите животину, а то я за себя не ручаюсь!

Вот именно, что не ручается. Да и что бы он сделал? С бенгальским тигром лучше было встретиться, чем с этим котиком в пижонских очочках. Бармалея немного потряхивало нервической дрожью. Однако крик его и призыв достиг нужных ушей, неведомо пока, чьих, и тут же из раскрытой двери Корчмыы прозвучало:

– Лютик, ну-ка, угомонись! Тебе кто позволил с нашим гостем безобразничать? Смотри! На цепь посажу на веки вечные, будешь еще своевольничать! Окстись! Да шапку молодцу верни!

Тут уж и леший опомнился и сам вступился.

– Лютик, как же так! – запричитал он. – Хозяйка велела доставить гостя в целости и сохранности, а ты что? Басурман!

– Мяв! – вдруг сказал кот с объяснительной интонацией. – Ну, погорячился слегка, что такого? Ничего ведь страшного еще не случилось.

– Шапку человеку верни, – напомнил леший.

Кот снова мяукнул, на этот раз с презрением, после чего сгреб лапами в кучу остатки шапки, все эти клочки, обрывки и ниточки, потом потоптался по ним передними лапами. И тут вдруг оказалось, что шапка под ним целая. Собрав шапку воедино, кот подцепил ее когтем и брезгливо, как умеют они все, дернув лапой, метнул хозяину. Бармалей поймал шапку на лету обеими руками, и тут же надел на голову.

– Неплохо, – оценил он мастерство Баюна в метании шапок. – А ты, котик, умелец. Еще что-то можешь?

– Много чего. Но тебе, молодец, с моими умениями лучше не знакомиться.

– А что так?

– Не пришлось бы после жалеть.

– Как скажешь, котик.

– И не называй меня котик!

– Как скажешь! В любом случае, спасибо за шапку.

– Была бы шапка, – сказал Лютик презрительно. – А то одно название.

– А мне она нравится, – возразил Бармалей. – Я к ней привык. Мой размер и вообще, удобная. Кстати, почему это ты разговариваешь? Ты что, говорящий кот?

– Вообще-то, я Кот Баюн! – кот горделиво выпятил украшенную белой манишкой грудь. – Разговаривать, моя почетная обязанность.

– Вот как! – удивился Бармалей. – Почему тогда он тебя Лютиком величает? Ты на цветочек не очень похож.

– Вот именно! – прорычал кот, которому навязанный Бармалеем разговор начал действовать на нервы. – Лютик я потому, что характером лют! А теперь оставь меня! Не замай! А то я за себя не ручаюсь!

– Да я вообще мимо проходил! – разозлился в свою очередь Борис. – Ты сам на меня набросился.

– Не нравишься ты мне, – сказал кот откровенно.

– Держись тогда от меня подальше, – наказал ему молодец. «Вот, влип, – подумал он про себя. – Заполучить врагом кота-людоеда, это надо было постараться. Хотя, не пойму, в чем я-то виноват? Впервые подлеца вижу. Обычно, ни с котами, ни с собаками проблем не было, а тут...»

– Заходи уже, а то мы весь дом выстудили. Хозяйка будет сердиться, – заторопил леший. – Ходчей, ходчей!

Бармалей повернулся кругом и, чувствую спиной злой и горячий взгляд Баюна, вошел в Корчмуу. «Интересно, – успел он подумать перед тем, как дверь за ним захлопнулась, впитывая запахи и глотая слюни, – из кого они это жаркое приготовили?»

Глава 9. «Корчмаа» мамаши Фи

Однако едва дверь позади него, скрипнув надтреснутым фальцетом, закрылась, Бармалей остановился у порога. Еще не различив никого в полумраке внутренностей большого помещения, в котором оказался, он стянул шапку с головы и произнес традиционное: «Мир вашему дому!» Тогда только стал с интересом оглядываться и присматриваться. Очень уж ему любопытно было, как Корчмаа изнутри выглядит.

Дом, как уже говорилось, был пятистенком, без учета стен внутренних. Потому и зал, в котором он очутился, тоже имел форму пятиугольника. У каждой стояло по длинному деревянному столу, возле которых имелось по паре лавок. В отличие от дома, мебель была вполне себе традиционная. На столах, нещадно коптя, теплились жирным оранжевым пламенем масляные лампы, или подобного типа светильники, по два на стол. В этом мерцающем обманчивом свете Бармалей разглядел посетителей корчмы, которые все, как по команде, повернулись к входу и, сверкая глазами, а кое-кто и зубами, уставились на вошедших. Конечно, весь их интерес был адресован неожиданному гостю из Берендейска. Как сам Борис определил, народец в заведении собрался странный, это мягко говоря. Но примерно половина из присутствующих были уж очень, как ближайшие родственники, похожи на хозяина леса, то есть и сами были лешими, а к его виду Бармалей уже немного привык. Впрочем, он был парнем не робкого десятка, так что, не стушевался.

Посреди обширного помещения был сложен большой очаг из дикого камня, где жарко полыхал огонь. Над пламенем висел огромный медный котел, в надраенных боках которого, приоткрывая тайные глубины пространства, отражались то ли огоньки фитилей на столах, то ли уголья и искры чьих-то глаз. В котле бурлило варево, очевидно, готовилось то самое жаркое, от запаха которого у Бармалея подводило живот и текли слюни. Над очагом, на четырех толстых цепях, подвешенных к потолку, крепился вытяжной кожух в виде пирамиды, тоже медный. От вершины пирамиды квадратная вытяжка уходила в потолок, чтобы на крыше превратиться в трубу. Тяга была приличной, дыма в зале совсем не ощущалось, – только запах пищи. Гость сразу заметил, что очаг устроен, что называется, по уму, стало быть, имелся в хозяйстве соответствующий умелец.

Еще Бармалей увидел приготовленные для топки дрова в поленнице у одной из стен, и, наискосок через зал, проход в соседнее помещение. Оттуда раздавалось звяканье ножей, и доносились другие, обычные для работающей кухни, звуки.

Стол, который напротив входа, располагался на возвышении, он и был освещен ярче остальных. Светильников здесь имелось три, плюс на стене над столом висели две лампы – они-то и давали яркий устойчивый свет. Оттуда, из-за главного стола, раздался ласковый ответ на приветствие Бармалея:

– Милости просим к нашему шалашу!

Как-то само собой получилось, что вошедшие выстроились перед дверью следующим образом: за центрового Бармалей, по левую его руку встал леший, а у правой ноги – кот. Баюн при этом периодически чесал, а казалось, что точил, клык о колено парня, отчего тот раз за разом отбрыкивался.

– Вы только гляньте: прям, три богатыря! Вылитые! – подметил кто-то из старых гостей, смешливый.

По корчме, как, бывает иной раз, вихрь в поле ворочает тяжелый неподъемный воздух, пронесся смех.

– Цыц у меня! – с высокого стола раздался окрик хозяйки заведения, и смех тут же угас, не разогнавшись.

Тут вдруг леший вспомнил, что, как-никак, на службе дозорной состоит, и, спохватившись, выступил вперед с докладом:

– Нарушитель лесного спокойствия доставлен, хозяйка! Незаконное проникновение подтверждено и пресечено!

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим... – проявила повышенный интерес хозяйка, чем заставила Бармалея подбочениться, дабы продемонстрировать себя в лучшем виде. И это ему, похоже, удалось. – Так вот ты каков, любитель незаконных проникновений!