Бармалей и Снегурочка

Очень не понравились Карачуну слова Ягодины Ниевны. Тяжелым, злым взглядом обвел он окрестности. Не дожидаясь, когда взгляд темнейшего упадет на нее, пуганая ворона с карканьем свалилась с «Корчмыы» трубы и кубарем полетела на луну – будто ее специальным раздувом ветра туда понесло. Теперь только там осталось для нее безопасное местечко.

– У-у-у! – погрозил ей кулаком Злозвон. – Доберусь я до тебя, сплетница! Глаз высосу! Сердце выцарапаю! Язык змеям скормлю!

Казалось, будто луне он грозится. Совсем дурной стал, подумала хозяйка корчмы, на такое его поведение глядячи.

– Шел бы ты, Карачун, восвояси! – сказала ему Ягодина Ниевна. – Снегурки тебе не видать! Последнее мое слово!

– Ладно, Яга, – сменил тактику темный. – Мне с тобой препираться недосуг. Посему, вот тебе мой ультиматум. Если вскорости Снегурка пред мои темные очи не явится, лично и очно, я вашего Мороза Ивановича навсегда порешу. Холодным огнем его в сухой лед пережгу. Помнишь, что такое холодный огонь?

– Ах! – мамаша Фи схватилась за кирасу. – Холодный огонь! Не имеешь права! Басурман!

Не она одна испугалась – все содрогнулись, ибо все ведали, что то за страх такой – холодный огонь

– Вижу, что знаешь, что помнишь, – удовлетворённо кивнул Карачун. – Хорошо. А право я как раз имею. Заодно и посмотрим, кто у нас по холоду да по морозам главный. Я, Яга, не хотел ничего такого, но вы меня вынудили. В общем, жду, но недолго. А там и начнем...

Карачун повернулся и понуро побрел домой. Хотелось ему место достойное в обществе занять, да опять что-то не сложилось. Опять он один и против всех выступил. Что за доля у него такая? – сокрушался он. За что, за какие грехи она ему выпала?

От дум его тяжких мороз по округе пополз лютый, трескучий да туманный. И даже луна в морозной дымке спряталась – добрался-таки до нее Карачун.

Свита волчья да медвежья расступилась, пропуская хозяина, и так же сомкнулась за ним, как волна, отсекая от мира явленного, скрывая из глаз.

Глава 16. Крутой батл на Калиновом мосту

А вот и Волат, последний из могучаров волшебного леса. Идет, поспешает, пробирается заснеженными тропами. Идти вроде и недалече, как ему представляется, а быстро не доберешься. И даже семимильными шагами путь-дорогу не сократишь: самому ее прошагать надобно, шаг за шагом, от начала и до конца.

Идет Волат, плечами ростовые ели да сосенки раздвигает. И кажется ему порой, что не одинок он, что не сам собой пустым лесом пробирается, а идут с ним рядом, локоть к локтю, велеты-великаны, богатыри Русколанские. Давным-давно один-одинешенек на белом свете живет Волат, но помнит он всех своих сродственников, в лицо и по имени, будто вчера только расстались. Да и как забыть их можно? Все равно, что себя потерять.

Так ведь и забыл однажды, и потерял, ой-ей...

Нить памяти ведет в прошлое.

Но прошлое, получается, это всего лишь дальняя сторонушка, в которой однажды как ни избегай, а окажешься.

Все там будем, думает Волат совершенно справедливо. Кто раньше, кто позже. Он вот подзадержался на этом свете, и его давно ждут, не дождутся никак Неведомые Чертоги Родовые.

Только, ой ли неведомые? Может, просто память играет с ним в прятки? И неспроста так заведено? А стоит ему увидеть то место вблизи, как он все и вспомнит?

Идет Волат, перебирает былое, как камешки самоцветные в кузовке, все пристальней в грядущее заглядывает. Гадает, как там оно все сложится? Не о себе он беспокоится, но о Бармалее, молодом чужаке. Чудно, правда?

А, если разобраться, то и не чудно ничуть. Нормально. Как раньше говорили: помогай всякому, до кого рукой можешь дотянуться. Вот он так и старается, дотянуться...

Парень Бармалей молодой, не опытный, сунулся в волшебный лес выручать кого-то... Вот уж точно, не зная броду, полез в воду... Но смелый, этого не отнимешь. Теперь его самого спасать надо.

«Надо! Я сказал», – так утверждал свою волю Волат.

Если о себе молодец сам не позаботился, но о других больше думал и на том пострадал, – кто-то должен и за него постоять. Кто-то должен и ему свое плечо подставить.

А чье, разве не его, могучара, плечо для спасательной миссии лучше всего подходит?

Вот и ответ на вопрос, почему распрощался Волат с Греднем и бредет теперь по морозному лесу неведомо куда.

Только, почему же, неведомо куда? Распрекрасно Волат ведал, куда идти следовало, где молодца сыскать.

Если где и можно его найти теперь, так только в Нави. В самой темной Нави. И поспешать надобно, пока его через реку Забвения в страну теней не переправили.

Однако почему-то имелось у Волата предположение, что не успели, не переправили. Слишком бы это просто было, ради такого быстрого конца не стоило и историю затевать. Парень этот уж больно интересный, и больно много шума уже наделал, наверняка сильные мира того захотят к нему пристальней приглядеться да обстоятельней с ним разобраться. А они обыкновенно в своих разбирательствах не торопятся. Куда им спешить? Некуда же, у них – вечность впереди! А ее тоже чем-то скрашивать надобно. Стало быть, есть шанс...

Вполне можно парня к жизни вернуть, думал Волат. А почему нельзя? Лес-то волшебный, тут все возможно. Если, конечно, эта смерть его не третья. Если третья, тогда все, пиши, пропало. Только с чего бы ей третьей быть? Парень он в самом расцвете, ему и первые две лишние, вне очереди достались. Жаль, что не кошачьего он племени, у Баюна, например, вовсе семь жизней про запас. А зачем ему, балаболу, столько? Вопрос...

Главное, до Мары достаться, рассуждал Волат далее, и она обязательно пойдет ему на встречу. Уж с ней-то он сумеет сторговаться. А если заартачится, если не захочет, у него найдется кое-что ей предъявить. Кое-какой должок за ней числится! Пусть! Какая ей разница? А ежели что не так, то готов он с Бармалеем местами обменяться. Сам на сам, жизнь за жизнь. Пусть парня отпустят, а его взамен возьмут. Если для них это так чувствительно и щепетильно. Если ей, Маре бледнолицей, так важно, пусть лучше над ним позабавится. Будет даже приятно, в последний раз послужить ей. Ему все равно пора, он знает, что давно уже ждут его Неведомые Чертоги родовые. А в них попасть через Навь только и можно. Так что, он готовый. Раз все равно пришел.

Так рассуждал Волат.

Так думал Волат.

Но знал Волат, что все не совсем так... Совсем не так. Кое о чем ему вспоминать решительно не хотелось. Но только ведь оно само, наплывает и наплывает...

То, что он сейчас обмозговывал, было лишь концом истории. Но ведь имелось у нее и начало. И какое!

Абсолютно ошеломительное. Незабываемое.

Никогда не мог понять Волат, почему из всех велетов Мара выбрала именно его? Он был совсем не лучше других, и даже ничем особенным не отличался, и вот же. Поманила пальцем, сказала: «Люб ты мне, Волат. Будь моим!»

И пошел ведь за ней, как миленький. Будто веревочкой волшебной привязали.

А, может, так и было?

А хоть и было! Все равно шел за ней он по своей воле.

Он как ее увидел, когда поднял глаза от земли на ее оклик, так сразу и прикипел к ней сердцем. Навсегда. А про землю впервые узнал, какая она привольная да прекрасная.

Так все и случилось.

Волат всегда думал, что это любовь. Ему нравилось так думать. Само это слово было залогом того счастья, что поселилось в его душе. Да, он точно ее любил. А вот она... С ней все было гораздо сложней.