Бармалей и Снегурочка

Призываю Огонь Холодный Небесный!

Сойди ко мне! Подчинись мне!

Покорись мне!

Загремел гром, да не один, не краткий, а раскатистый, будто в волшебном Русколанском лесу посреди зимы случилась гроза. Небо раскололось наискосок, сверкнула и ударила молния – прямо в навершие Карачунова посоха.

– Ааааа! – закричал он. – Ууууу! – завыл, и засмеялся, когда увидел, что на конце его посоха вспыхнул и остался, не угасая, похожий на сияние Святого Эльма, призрачный Холодный огонь.

Карачун перехватил палку и за другой, противоположный от огня край, поднял ее высоко над головой, чтобы всем было видно, чем он обладает. Получился гигантский бенгальский огонь.

– Смотрите все! – закричал он во всеуслышание. – Чтобы никто тут не подумал, что я хитрю, что пытаюсь кого-то надуть. Нет, я играю в открытую. У меня все честно! Сами смотрите!

Покрасовавшись, он опустил посох, взял его обеими руками и тем концом, где холодным ледяным цветком сиял огонь, ткнул в ближайшего к нему медведя.

– Пф! – что-то вспыхнуло, прошелестело, – и медведя не стало. Тот, как говорится, и мяукнуть не успел.

– Ах! – снова выдохнуло и присело ополчение. Наверное, бывшее уже ополчение, поскольку к этому моменту Злозвон наш прочно перехватил инициативу и абсолютно всех, находившихся на поляне, подчинил своей воле, держал в кулаке. Ну, быть может, мамаша еще пыталась ему возражать, но уже без прежнего задора.

Однако и Карачун не собирался на достигнутом останавливаться. Нет, он решил покончить со всем сразу и навсегда. Дальше события развивались примерно так.

На месте превращенного темным в шепот, свет и небольшой порыв ветра медведя, в плотном строю других таких медведей, образовался проем, в который было заметно, что там, посредине малого кола, рядом с Карачуном, на снегу кто-то лежит. Карачун повел посохом по сторонам, повинуясь его жесту, медведи расступились, и тогда все увидели, что там, закинувшись навзничь, лежит Мороз Иванович. Или то, что от него осталось.

Сказка, разыгрывавшаяся в Русколанском лесу прямо на наших глазах, оказалась страшной, на криминальном смертоубийстве замешанной. В пору было полицию звать, только откуда в волшебном лесу полиция?

– Вот он, ваш Дед Мороз! – возвестил Карачун. – Смотрите! Смотрите все! Запоминайте, каким он был, потому что сейчас его не станет! – Он навел посох на лежащее у его ног тело. Лепестки холодного пламени затрепетали и потянулись к Морозу Ивановичу, видно, для Холодного огня он был желанной и сладкой добычей.

– Ты не имеешь права! – пыталась возражать Ягодина Ниевна.

– Что значит, не имею? Как раз, наоборот! Я в своем праве! Я волен делать все, что пожелаю! Но... Но я готов отсрочить исполнение принятого в отношении брата моего решение. Даже на длительный срок отсрочить, хотя не вижу в этом никакого смысла. При одном условии...

– Каком условии?

– Снегурку ко мне сюда! – заорал Злозвон, и сосульки на его шляпе ударили в набат. – Немедленно!

Ягодина Ниевна пыталась что-то возразить ему, но руки и лапы тех семи, что держали Снегурочку, ослабли и безвольно опустились. Беспрепятственно, следуя, прежде всего, личному истинному желанию, перешла та от ополчения в медвежью крепость, и там с рыданием припала к груди Мороза Ивановича.

– Дедушка Мороз! Дедушка Мороз! – пыталась дозваться она до него. – Услышь меня! Очнись! Помоги нам! Без тебя мы беззащитны!

Но, Мороз Иванович лежал бездыханный, холоднее льда, и Снегуркиных слов, конечно, не слышал.

Зато услышал их Карачун.

– Вот! – подхватил он и закричал, будто только того и ждал. – Я знал это! Сколько он будет присутствовать здесь, даже в таком поверженном виде, столько будет возмущать вас против меня! Нет-нет! С этим надо покончить! Теперь же!

– Уууууу! – завыл он, беснуясь и пританцовывая босыми ногами, и наставил свой посох, этот горящий холодным пламенем цветок смерти, на лежавшее перед ним тело. И он ткнул им, намереваясь сжечь в колдовском пламени и самого Мороза Ивановича, и дела его, и память о нем. – У!

Но что-то для темного пошло не так.

Все для него пошло не так!

Ему следовало прежде каким-то образом зафиксировать, или даже изолировать Снегурочку. Но слишком он был уверен, что никто уже не сможет, не в силах противостоять ему. Однако едва он двинул жезл в сторону Деда Мороза, Снегурочка бросилась вперед и закрыла собой своего благодетеля. Удар холодного огня пришелся ей в грудь, туда, где билось ее не знавшее, как она думала, любви сердечко.

– Ах! – выдохнула Снегурочка едва слышно и, раскинув руки, без чувств упала навзничь, прямо на Мороза Ивановича, поперек него.

Холодный огонь почему-то не сжег, не уничтожил ее совсем, но и дышать она перестала. Во всяком случае, так всем показалось.

Гробовая тишина повисла над ратным полем.

– Что за нелепица? – вопросил как-то очень уж неуверенно Карачун.

Все, что случилось со Снегуркой, было совсем не то, чего он желал и на что рассчитывал. Он, как и все, замер в безмолвии, опустив руки и уткнув посох в снег под ногами. В оцепенении, завороженно, как и все вокруг, смотрел он, как холодный огонь действовал на снег и на лед. А он нагревал их, но не плавил, а переводил в какое-то новое состояние, в котором лед начинал светиться зеленоватым огнем, как гнилушка ночью. Горячий лед, надо же!

Между тем, Бармалей скрывался за березой недолго. Он внимательно следил за происходящим на поляне, пытаясь улучить подходящий момент для своей миссии. Но когда Карачун окружил поляну призрачным кордоном и, по сути, взял ополчение под свой контроль, Бармалей понял, что дальше ждать бессмысленно, и двинулся вперед.

Призрачных волков, как ни странно, он совсем не боялся и не опасался. В отличие от прочих участников ополчения. Хотя они были такими огромными и страшными, и так ужасно выли на луну. На него их вой не действовал. Какой-то частью себя он знал, что волки эти всего лишь фантомы, призрачные фигуры, вызванные к жизни колдовской силой Злозвона, и что никакого вреда они ему причинить не могут.

Поэтому, он прошел сквозь них, как проходят сквозь полосу тумана на лугу летом. Повеяло холодом, немного, но ведь и так было не жарко.

Через толпу ополченцев он проник, как нож пронзает тело жертвы – осторожно лавируя по пустотам и трещинам и сдвигая в сторону тех, кого обойти не удавалось. На него оглядывались и таращили глаза с удивлением, а кто-то со страхом, но, натыкаясь на встречный взгляд, старались уступить дорогу. Однако когда он добрался до центрального кольца из медведей-шатунов, тут уж и ему пришлось остановиться.