Барсук

— Ещё шаг, и вышибу мозги, — сказал я, взмахнув рукояткой топора.

Это было славное оружие. С ним я чувствовал себя кем-то вроде рыцаря Круглого стола. Но при этом мне было страшно. Со всеми тремя я бы не справился. Да что с тремя — я бы и с одним не разделался. Но я не собирался ни с кем разделываться. Всё, что мне было нужно, — это выиграть время.

Я думал, что кто-то один из них — Рич, Роб или Джезбо — бросится на меня, и рассчитывал, прежде чем меня повалят на землю, пару раз хорошенько врезать противнику рукояткой топора. Но тут я заметил, что никто из троих не смотрит на меня. Все они неотрывно следили глазами за деревягой у меня в руках. Они трусы, понял я, и это на несколько мгновений внушило мне надежду.

А потом Джезбо спустил с поводка Сатану. Я едва успел выставить перед собой рукоятку, чтобы собачьи челюсти сомкнулись на ней, а не на моём лице.

Но веса Сатаны я не выдержал, потерял равновесие и упал на спину. Тина с тявканьем наскакивала на него с боков, однако огромный пёс не обращал на неё внимания. С мордой вплотную к моему лицу, он обдавал меня смрадом тухлого мяса и крови. Я выдавил из себя что-то нечленораздельное — не то вой, не то стон. Джезбо, Рич и Роб ответили истеричным гиеньим хохотом.

Закрыв глаза, я с ужасом готовился к тому, что собачьи зубы начнут рвать мне щёки, нос и рот.

Внезапно придавливавшая меня к земле тяжесть собаки куда-то исчезла. Я открыл глаза и увидел отца. Он за ошейник одной рукой поднял Сатану в воздух. Пса, который весил как я или даже больше, отец держал на весу, как младенца. Не выпуская его, он подошёл к Джезбо и отобрал у него поводок. Джезбо остолбенел, раскрыв рот. Отец прицепил поводок к ошейнику Сатаны, а затем привязал его к дереву.

Пёс скулил и весь дрожал, отчасти от страха перед моим отцом, отчасти от того, что едва не задохнулся.

Отец подошёл ко мне и помог встать. Потом посмотрел на Джезбо с приятелями. Лицо у него при этом было — чистая сталь. Голос — скрежет стали по стали.

— Вы натравили на моего сына собаку, — сказал он. — Вы собирались убить барсуков. Будь вы взрослыми, я бы сам вас за это проучил. Но вы всего лишь мальчишки, и вы влипли по самые свои тощие шеи.

— Заткнись, голодранец, — сказал Джезбо, к которому наконец вернулся дар речи. — Ты просто нищий неудачник. Ты сделаешь всё, что прикажет мой отец. Как тогда, когда пригрел у себя в сарае ворованные диски. Ты был таким тупым, что поверил, что они не ворованные. А теперь трусишь заложить его, потому что знаешь, что он с тобой сделает. А ещё…

Но никакого «ещё» не последовало, потому что в этот момент из кустов, пыхтя и отдуваясь, возник громадный толстяк. У него за спиной маячила гораздо более стройная фигура.

— Очень интересно, — проговорил толстяк. — Это подтверждает имеющиеся у нас сведения.

— Снаффи! Тина! Вы целы! Я пришёл вас спасти!

Толстяк был единственным в городке полицейским. Его звали Джим Шепард, но все называли его Шепом. Никто у нас не помнил, чтобы пьяница и лентяй Шеп раскрыл хоть одно преступление. Но в лес он явился.

Вторым был, разумеется, Кенни. Он бросился к нам, не зная, кого первым обнять. Тина сама прыгнула ему на руки и этим разрешила проблему выбора.

Я вопросительно посмотрел на отца:

— Но как?

— Когда Кенни рассказал, что случилось, я сразу пошёл в участок. Шеп нас сюда подвёз. Прости, что появились так поздно.

— Пап, всё в порядке. Главное, что благодаря Кенни вы здесь. — Я положил руку на плечи Кенни, а отец обнял нас обоих.

Десять минут спустя на опушке Перекопанного леса не осталось никого, кроме нас — меня, отца, Кенни и Тины. Остальных, таких же напуганных и притихших, как Сатана, увёл Шеп.

Отец снял проволоку с ноги маленького барсука. Он вывернул голову, чтобы полизать пораненное проволокой место.

— Снаффи смотрит на нас, — сказал Кенни. — Он хочет сказать «до свиданья».

Так на самом деле оно и выглядело. Затем маленький барсук засеменил к норе. Я не уверен, но, по-моему, я видел, как в норе его встретила другая мордочка в чёрную и белую полоску.

27

Прошло полгода, заканчивалось лето. Всю прошлую неделю стояла страшная жара, но сейчас в пять утра было холодновато, и я даже пожалел, что не надел свитера. Мы затаились на корточках в нескольких метрах от барсучьей норы в Перекопанном лесу. Мы — это я, Кенни и отец.

А ещё подруга отца, Дженни.

Дженни оказалась симпатичной. У неё здорово получалось успокаивать Кенни, когда он расстраивался. Как медсестра она, разумеется, бывала очень полезна, когда Кенни что-нибудь себе ранил, падая с дерева или откуда-нибудь ещё, что случалось с ним достаточно часто. А кроме того, она подарила мне Плейстейшн 3, которую по дешёвке купила на ибэе.

Отца в итоге признали виновным в укрывательстве краденого и назначили ему пятьдесят часов общественных работ. Он собирался дать показания на Мика Боуэна, но у полиции и без того было на него много разного, так что отцовские показания не понадобились. Боуэн прислал отцу эсэмэску: «Без обид».

За барсуков и за то, что они натравили на меня собаку, Джезбо, Рича и Роба тоже приговорили к общественным работам. Они недобро смотрели на меня, когда мы сталкивались на улицах городка, а Джезбо ещё и проводил себе пальцем по горлу, типа обещал меня зарезать. Но я знал, что это фигня и что сам он трус.

Отец всё-таки устроился в больницу санитаром. Платили гроши, но работа ему нравилась.

Это он придумал навестить барсуков. Я сказал, что при нас они из норы не выйдут, но об отцовской идее узнал Кенни, и значит, не идти уже было нельзя. Меня удивило, что Дженни захотела пойти с нами, но она вообще умела удивлять.

Может быть, я просто отвык от женщины в доме. Теперь нам всем предстояло к ней привыкнуть. И даже не к одной особе женского пола, а сразу к двум. Я имею в виду Тину, настоящим хозяином которой стал Кенни. По-моему, он любил эту собаку сильнее, чем меня и отца, а собака в ответ обожала его.

Отец рассыпал у входа в нору горсть собачьего корма, но прошло уже полчаса, а барсуки всё не показывались.

Я уже хотел предложить заканчивать, как вдруг почувствовал, что Кенни напрягся и крепко сжал мою руку.

— Снаффи! — прошептал он.

И действительно, в сумраке подземного хода мелькнули знакомые чёрно-белые полоски.

Из норы показался нос, настороженно втянул воздух и снова скрылся в темноте: страх перед собакой оказался сильнее, чем соблазн отведать собачьей еды. Мы перевели дыхание — несколько секунд, на которые показался барсучий нос, никто из нас не дышал — и уже были готовы уходить.

Но тут зверёк всё-таки выскочил из норы. Он подошёл к нам, ткнулся носом в морду Тины. Она замахала хвостом и подпрыгнула в воздух. Две чудесные минуты собака и барсук самозабвенно катались в опавших листьях. Потом всё кончилось. Снаффи взял в зубы собачий сухарик и исчез в норе, а мы вышли из леса и полями пошли домой.