Бару Корморан, предательница

Он поплотнее закутался в накидку, тщательно расправив каждую складку. Он был худощав, волосы его начали седеть, а песня ветра в ротонде обжигала холодом, как звездный свет.

— Думаешь, я могу это обеспечить?

— Уверена.

— Но у меня есть только моя доля, — сказал он и пытливо посмотрел на Бару.

Неужели он ожидал услышать от нее витиеватые термины из философской лигатуры, которые можно попробовать на вкус и испытать на прочность, предварительно разъяв на составляющие?

— Разве я имею право распоряжаться долями Отсфира и Унузекоме? — Во взгляде его мелькнула плутовская искра. — Ты замышляешь хитрый финансовый трюк? Предыдущий дорого мне обошелся.

— Они доверяют твоему мнению, — сказала Бару. (Наверное, ему хотелось, чтобы она признала его авторитет.) — Ты — князь-философ, изучающий книги древних мудрецов. Твои действия служат для них примером. Ты — их лучший ум. Если ты отдашь свою долю мне, они поймут, что на меня можно положиться. Если же это их не убедит… — Она невесело улыбнулась. — Я помню, как настойчив ты бываешь в переписке.

— Ясно. Отсфир следует моим советам, когда они его устраивают. Но прочие немало преуспели, повторив мои успехи и избежав моих ошибок. — Отвернувшись, он шагнул к краю ротонды и устремил взгляд к далекому лесу. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе стать чем–то большим, чем просто номинальный вождь. А что взамен?

— Я… — Уж кто–кто, а Лизаксу наверняка должен понимать, зачем ей контроль над деньгами! — Я выполню свою работу. Я гарантирую сохранность наших финансов.

— Что послужит общему благу…

Лес в этих местах был смешанный. Лизаксу наблюдал, как ветер обрывает полог умершей по осени листвы и несет ее на склоны гор. Бару уловила негромкий благодарный вздох.

— Но мы ведь торгуемся? — продолжал Лизаксу. — Не будет ли глупо с моей стороны оказывать тебе услугу без личной выгоды?

Бару схватила бы его за плечо и развернула бы к себе, если бы не его рост. Это только подчеркнуло бы разницу между ними, которая играла в его пользу.

— Если ты настаиваешь на том, чтобы искать в восстании личные выгоды, все мы вместе отправимся в Погреба. Тебя устраивает подобный финал?

Лизаксу оглянулся на нее через плечо — его глаза сузились над куньей накидкой и превратились в щели. Целые тучи листьев неслись по воздуху, вспугивая птиц.

— Мне нужен человек, который возвысился бы до понимания данного аргумента. Мне не хватает философа Лизаксу, движимого великими бескорыстными идеями. Он был в принципе неплохим… на свой лад. Однако он — и я остерегусь назвать его князем вслух, — да, именно он и довел свой народ до голода. Он видел, как его ученик и сосед — некультурный, своекорыстный, полуграмотный друг — разбогател и разжирел благодаря своему эгоизму. Вообрази себе, каково это — собственными руками воспитать человека только для того, чтобы он преуспел во всем, оставив тебя в стороне? И знать, что его люди процветают, а твои крестьяне плачут, поедая собственные рубища?

Ветер стих. Негромко, демонстрируя уважение к откровенности Лизаксу, Бару произнесла:

— Но может, твое воспитание пошло ему на пользу?

Кунья накидка обманула ее. На миг она увидела перед собой бешеного лиса с острыми, мудрыми, полыхающими яростью глазами. И она почувствовала все, что он мог бы сказать, — весь арсенал острых слов, напомнивших бы о том, что перед ней равный, чей ум не сбить с пути обманом и лестью.

Но в хитрости лиса была и доля сдержанности. Лизаксу не вспылил.

— Нет, — спокойно вымолвил он. — Настал и мой черед получить урок от Отсфира. Философией не накормить дочерей. А на общее благо не купить хлеба для моих крестьян.

Бару поежилась, но не опустила взгляд и вступила в торг.

— Я могу устроить так, чтобы часть денег незаметно исчезла. Сколько тебе нужно?

— Мне не нужны деньги. Мне нужно обещание — нет, лучше договор. — Оттолкнувшись ладонями от перил, он развернулся к ней — и снова что–то в полете ветра и листьев вызвало у Бару иллюзию, будто Лизаксу высвобождает из–под куньего меха человека или прячет под ним лиса. — Играй с остальными, как потребуется. Обведи вокруг пальца Унузекоме и Отсфира, поманив их мечтами о династии. Насыщай близнецов Зате кровью и ядом, дабы уберечь горло от их клыков. Я понимаю: революция — грязное дело, за все нужно платить… Но я — не разменная монета. Я — хозяин своего дома. Когда придет время платить по счетам — используй кого–нибудь другого.

Холодок пробежал вдоль ее спины, как призрачное обсидиановое лезвие. Лизаксу оказался проницателен.

— Об этом попросит каждый. Кто бы отказался?

— Им ты солжешь, чтобы удовлетворить их. Но не мне. — Он протянул ей руку. — Для меня это будет правдой.

Бару ответила на рукопожатие.

Лизаксу кивнул.

— Пора возвращаться, понаблюдать за Отсфиром, — сказал он. — А то Вультъяг его еще прикончит.

* * *

— Нет! — вырвалось у Бару, но голос ее тотчас зазвучал тише, повинуясь воле разума. — Нет…

— Стой! Нельзя! — рыкнула Тайн Ху, ухватив Бару за плечи, не давая ей броситься к карете.

Бару обмякла под ее хваткой и опустошенно посмотрела на заляпанный грязью экипаж. Лошади остановились у ворот замка над водопадом. Плотно занавешенные оконца, гнойно–желтый флаг над крышей и возницы в желтых куртках…

Да, «желтые куртки» были людьми, выжившими после морового поветрия — иммунными, невосприимчивыми к заразе. Флаг был еще старым, использовавшимся до вторжения Маскарада, но смысл его с тех пор не изменился: «мор». Какая–то ордвиннская болезнь, жестокий гибрид, рожденный в котле из кровных линий, скота, крыс и блох пяти цивилизаций.

К ним прибыл заразный пассажир.

— Поговорю с ним снаружи, — ровным тоном, с невольной, неуместной отчужденностью выдавила Бару. — Он услышит.

— Никому не приближаться! — Сапоги Тайн Ху глухо, влажно зачавкали в грязи. Обойдя Бару, она встала между ней и каретой. — От самого Пактимонта он ехал сюда, содержась в карантине. Одна блоха, один выдох изнутри — и конец. Зима вынуждает жить в скученности. Я переболела этим еще в детстве. Мои родители заразились тоже. И я стала княгиней очень рано.

— Тогда хоть записку, — умоляюще попросила Бару. — Палимпсест. На нас же перчатки. Позволь, я напишу ему.

Взгляд Тайн Ху смягчился.

— Записки — только через меня. У меня есть иммунитет.

— Да. Ты передашь мне ответ.

— Нет. Тебе ни к чему нельзя прикасаться! Карета тоже заразна.

— Тогда ты подержишь передо мной, а я прочту.

Злость, проложившая жесткие складки в уголках губ Тайн Ху, на миг уступила место чему–то теплому, но сразу же сменилась раздражением.