Барышня с Цветочной улицы

– Особенно родной дочери?

– Какое остроумие.

– Прости, Аверина Лена. Обычно я не обижаю младших, просто ты пытаешься быть взрослее, чем есть на самом деле. На самом деле я благодарю тебя за наш договор, ведь мы договорились? Отлично.

– Взамен не настраивайте школьников против отца, - потребовала она.

– Я никогда этого не делал, даю слово.

Лена собралась с силами и выпалила:

– В чем смысл этой вашей секции?

– Ребята и девчата хотят быть сильными и ловкими, вот и весь смысл. После соревнований начнется гимнастика и бокс, а когда выпадет снег - коньки и лыжи. Осчастливите ли нас своим присутствием, барышня?

– Я люблю лыжи.

– Будем рады.

Он завел машину и повёз её домой.

– Простите за карету, хорошей тыквы не нашёл.

Лена не ответила, отвернув лицо к окну, по которому текли чуть ли не ручьи. Видимость в метрах посчитать оказалось невозможным, но Костарев как-то управлялся, словно знал все кочки и повороты наизусть.

– Вот и добрались, барышня с Цветочной улицы.

Лена чуть улыбнулась, забрала толстовку и вышла под дождь, не слишком торопясь: льёт так, что всё равно промокнешь. Костарев подождал, пока она скроется за калиткой, обвитой увядшим хмелем, и тогда уехал.

Глава 3

Мэри разругалась с иллюстратором, потом попросила прощения, потом снова разругалась, и это грозило длиться вечность, хотя книгу требовалось сдать срочно. В отчаянии, в оскорбленных чувствах она зарегистрировала аккаунт на сайте фрилансеров и заказала обложку первому попавшемуся никнейму. Аватар у того был впечатляющий: девушка с идеально оливковой кожей, шоколадными глазами и волосами, грамотный макияж. Картинка явно пережила редактор, но как здорово выглядела! Эта *Джесс* должна прочувствовать ее героиню и нарисовать, наконец!

За срочность *Джесс* утроила ценник, потом двое суток не выходила на связь, отчего Мэри пришлось не выходить на связь с редактором. А на третьи на электронный ящик пришла папка с образцами. "И проверьте через поиск картинок Яндекса", - посоветовала та напоследок. Мэри с облегчением нашла подходящее изображение и добавила к ценнику премию.

Редактор, сидевший на корвалоле, Мэри, явившуюся лично, уже видеть не мог, и, получив обложку, выпроводил ее поскорее, дав согласие и не глядя на сие произведение искусства. Ему еще надо было разобраться с иллюстратором, подавшим заявление об уходе.

– Отдохни, дорогая, - последнее слово произнесено было тоном ругательства.
– Такой труд с плеч твоих хрупких... Тебе надо куда-нибудь съездить, набраться вдохновения.

– И рада бы сказать, что не дождешься, да пообещала родственников навестить, - щебетала Мэри, светясь довольством и радостью на зло всем.

– И где они живут? Это те, которые в Праге?

– В Праге, дорогой, живут родители моей героини. А мои родственники - неподалёку, так что держи руку на пульсе. Корвалолом запасись!
– она послала воздушный поцелуй, ибо отличалась брезгливостью к мужчинам, тем более чужим, и вылетела из издательства яркой бабочкой: в красном брючном костюме, с черным платком на шее, в распахнутом кашемировом пальто, с легкой походкой на тонких шпильках.

В канцелярском магазине Мэри попросила распечатать одно из изображений, подписала его с обратной стороны и вложила в конверт. Также оставила несколько автографов на своих книгах (отчего-то не похожие друг на друга), и ушла с подозрением, что сейчас поменяют их ценники. В супермаркете нашла самую дорогую коробку конфет и оберточную бумагу, завернула вместе с письмом. Потом заказала такси и в отделении Почты России послала мелкий пакет бывшему иллюстратору.

– Вот так тебе, упрямый ишак!
– мстительно приговорила она, ставя точку на бланке.
– О, разумеется, я не о вас, - ответила она удивленному взгляду оператора.

Теперь оставалось упаковать чемодан, положив самые неподходящие для деревни вещи, и поехать на вокзал. Разумеется, билетов не оказалось, ведь она ни разу не звонила хотя бы навести справки о рейсах до Покровки ("Какое убожество, туда автобусы не идут!"). Грозил риск завести собственную машину, большую часть времени отдыхавшую на стоянке, но такая опасность миновала, благодаря таксисту с чутким слухом. Он предложил довезти ее до Кизила ("Причем тут какой-то Кизил?"), а там и до Покровки такси найдется. Путешествие стало походить на лабиринт, но деваться некуда, Мэри поторговалась и согласилась. Потом полчаса искали в Кизиле банкомат, нашли, и еще двадцать минут искали другой - рабочий. Конечно, таксист не согласился довезти ее до Покровки за двойную цену. Он сдал Мэри другому водиле, который блестел золотым зубом и дымил "Примой" в салоне своей девятки. Мэри прятала личико в носовом платке, потом в бумажной салфетке с запахом ментола, меняя ее каждые десять минут, пока не израсходовала пачку. Так и дотряслась до Покровки, чуть не позабыла чемодан, убегая, а потом ужаснулась, что все придется проветривать и стирать, да и сама готова была залезть в стиральную машинку.

Когда она влетела в дом, Аверины подумали, что Мэри вот-вот рухнет в обморок. Но эта мысль синхронно закралась к ним только из-за долгой разлуки с родственницей. Все же прекрасно знали, что Мэри крепка и вынослива, но эмоциональна сверх нормального. Пока нашли ей "достойную" одежду, подходящий шампунь и мыло, дождались её из душа, прошло два часа.

– И почему я тебя ждал, а не поужинал сам?
– взорвался теперь и ее брат.

– Мой любимый бра-атик, - мурлыкала Мэри, исчерпавшая причины для волнений.
– Какой у вас чудесный домик! Не сравнится с той квартиркой, не сравнится. А что сделали с дачей, где мы встречались последний раз?

– Всё ещё продается. Не хочешь купить?

– Хм! Ты загнул цену, вот и не можешь продать, я же не дура.

Мэри нахваливала запеченную скумбрию Кати, восхищалась домашним сыром, свечами в стальных канделябрах... Она не умолкала, замечала всё и не оставляла без комментария. После ужина Мэри помогла убрать со стола, потом посидела с Павлом в кабинете, разговаривая о множестве мелочей, которые он больше ни с кем не обсуждал.

А Катя прилегла на диван в гостиной, с усталостью прикрыв глаза.

– Как я от неё устаю, просто до боли...

– Она милая, наблюдать за ней так интересно, - заступилась и одновременно попыталась сгладить углы Лена.

– Конечно, но сколько надо выслушать глупостей, и похвалы, и вопросов... Мэри так меня утомляет, займи ее внимание, пожалуйста.

Лена согласилась с готовностью, потому что утомлять Катю, в самом деле, грозило опасностью для всех. И Мэри отличалась выразительной красотой, ярким характером, за которыми девушке нравилось наблюдать. Белолицая, красногубая и черноволосая, с огромными круглыми глазами, обволоченная в легкий, но сложный аромат духов (название которых держала в секрете), в дорогой одежде из шикарных тканей - она везде казалась неуместно роскошной, но прекрасной. С ней связывались прилагательные только превосходной степени. Мэри была женщиной, которой Лена никогда не стала бы из-за внешности и не посмела из-за характера.

Опытный взгляд заключил бы, что они одного цветотипа, но между ними были и значительные различия, что казалось: Лена - бледный вариант Мэри, сомнительное достоинство кровной связи. Глаза не такие огромные и гораздо светлей, то с зеленоватым, то с голубым оттенком, как у новорожденных, радужка которых еще не обрела настоящий цвет. Волосы темно-каштановые, губы бледные, кожа никогда не белела в самые пасмурные уральские зимы, но и не загорала. Лена всегда сравнивала себя с тётушкой в пользу последней, и не догадывалась увидеть в себе чуть больше изящества, женственность иного типа, не кричащую. Если бы Мэри была рекой, то выливалась бы из берегов, затапливая прибрежные дома и смывая дороги, а Лена была бы прудом с тихой водой без течения и волн, с целой жизнью на дне, если только человеку взять на себя труд, прогуляться загород и вглядеться в прозрачную поверхность.