Башня. Новый Ковчег 4

Услышав странное слово «господа», словно взятое из какого-то допотопного фильма, Олег непроизвольно вздрогнул. В Башне такое обращение не использовалось. После мятежа Ровшица все обращались друг к другу по имени-отчеству, кроме военных — те к званиям добавляли слово «товарищ». И от этого забытого «господа» Мельникову стало не по себе.

Все застыли в напряжённом молчании, не сводя глаз с внезапно изменившегося Ставицкого. Сам он не торопился. Разглядывал присутствующих с каким-то странным выражением, явно наслаждаясь моментом.

— Как вы уже поняли, господа, я возложил на себя обязанности главы Совета, — начал он мягко и вкрадчиво, но от этой вкрадчивости у Олега по спине побежали мурашки. — Надеюсь, никто не возражает? Или, может быть, кто-то хочет присоединиться к Константину Георгиевичу? А?

Он слегка улыбнулся. Посмотрел на Звягинцева.

— Что, нет возражений? Может быть, вы, Николай Петрович?

Звягинцев промолчал, отведя глаза.

— Так я и думал. Соломон Исаевич?

— Я? Да я… нет… я, в общем-то… — торопливо пролепетал Соловейчик.

— А вы, Олег Станиславович, почему молчите? Обычно вы на заседаниях куда как многословнее.

Карие глаза, неестественно большие из-за толстых стёкол очков, в упор уставились на Мельникова. Олег взгляд выдержал. Небрежно усмехнулся.

— Я жду ваших объяснений, Сергей Анатольевич. Предпочитаю сначала услышать вашу версию того, что тут происходит. К тому же, какие тут могут быть споры и возражения под дулами автоматов?

Олег качнул головой в сторону ближайшего военного.

— Вы правы, Олег Станиславович. Дискуссию я затевать и не планировал. К тому же, как вы совершенно верно отметили, аргументы у меня неоспоримые.

— Так я не понял, — очухался Богданов. — Савельев-то что? Выжил? Или нет? Я что-то запутался.

— Да погодите вы, Дмитрий Владимирович, — нетерпеливо перебила его Анжелика Юрьевна. — Сергей Анатольевич, мы ждём ваших объяснений.

— Нет, я хочу знать, где, чёрт побери, Савельев? — не унимался Богданов. — Что это за странные метаморфозы — то убит, то не убит. Если не убит, то пусть придёт сюда. Нам тут только что Константин Георгиевич столько всего понарассказал, про какие-то тайные атомные станции, про злодейский заговор. Теперь вот вы, Сергей Анатольевич…

— Савельев с ролью главы Совета не справился, — медленно произнёс Ставицкий. — Вы же не будете, господа, отрицать, что при нём всё пошло из рук вон плохо? К тому же, сам факт того, что он скрывал от Совета, от нас всех, ещё один мощный источник энергии, говорит сам за себя. Ведь всех этих жертв, на которые мы были вынуждены пойти после выхода из строя Северной станции, можно было избежать. Полтора миллиона жизней были загублены в угоду амбициям Павла Григорьевича. Полтора миллиона, господа.

— Может быть, стоит послушать аргументы Савельева? — не выдержал Мельников. — Давайте позовём его сюда, пусть объяснит нам. Где он сейчас, Сергей Анатольевич? Вы что-то знаете об этом?

Олег уставился на Ставицкого.

— Странно, Олег Станиславович, что именно вы его защищаете, — Ставицкий улыбнулся. — Ведь всем известно, что Савельева вы не любили.

— Мои личные симпатии и антипатии не имеют сейчас никакого значения, — отрезал Олег. — Речь идёт о безопасности Башни. И я считаю, что мы должны выслушать Павла Григорьевича. Раз уж он выжил каком-то невероятным образом. Кстати, Сергей Анатольевич, Величко утверждал, что за покушением на Савельева стоите именно вы.

— Так жив Савельев или нет? — снова влез Богданов.

— Вряд ли теперь это имеет какое-то значение, — сообщил Ставицкий. — В любом случае, глава Совета теперь я. Ещё раз спрашиваю, кто-то желает оспорить мои аргументы?

Аргументы Ставицкого в виде вооруженных людей, которые зловещими тенями стояли за их спинами, никто оспаривать не желал.

Мельников молчал. Планшет лежал у него во внутреннем кармане пиджака, Олег не стал его вытаскивать перед началом заседания и теперь жалел об этом. Если сейчас он полезет за планшетом, то привлечёт внимание Ставицкого, а этого делать нельзя. Ничего, он найдёт способ связаться с Павлом позже, наверняка у него планшет Руфимова. Если, конечно, ему удалось проникнуть внутрь станции.

— Так что? Есть кому что сказать? Николай Петрович? Светлана Андреевна? Может быть вы, Денис Евгеньевич?

Ставицкий явно наслаждался моментом, перечисляя имена всех присутствующих. Наблюдая, как они друг за другом склоняют головы, признавая его власть.

— Это переворот, — едва слышно прошептал Соловейчик. Но тут же замолчал, потупился, потому что Ставицкий назвал и его имя.

— Анжелика Юрьевна? Олег Станиславович?

Олег сжал зубы и промолчал.

— Дмитрий Владимирович? — Богданова Ставицкий назвал последним.

— А что я? Я — как все. Мне, в общем-то, что глава Совета — Савельев, что глава Совета — Ставицкий. Особой разницы не вижу.

Богданов попытался засмеяться, но оборвал свой смех, потому что Ставицкий внезапно встал, глаза за стёклами очков сверкнули, он расправил плечи и неожиданно резко и громко произнёс:

— Я не Ставицкий. Я — Андреев! Моя настоящая фамилия — Андреев. Мой прадед — Алексей Андреев, тот самый, который и создал эту Башню. Попрошу это запомнить, господа!

Он с вызовом обвёл всех присутствующих торжествующим взглядом и смакуя каждый слог повторил.

— Я — Андреев!

Глава 7. Павел

Основное их преимущество — внезапность. Основное, но и, пожалуй, единственное. И сейчас там наверху успех предприятия в общем-то только от этого и зависел: от скорости перехвата власти, от того, насколько быстро и чётко Величко удастся провернуть этот манёвр. Интриганом Константин Георгиевич был, конечно, отменным — не был бы, не сидел бы столько лет в Совете, — и на его счёт Павел не беспокоился, тревожило другое.

Тревожило, что армия, по крайней мере, большая её часть, на стороне врага. Тревожило, что Долинин вместо того, чтобы отправиться сейчас наверх на поддержку Величко и Мельникова, вынужден торчать на нулевом и убеждать упрямого капитана, который формально, разумеется, был прав, и в целом будет жаль парнишку, если вдруг Долинину и Боре не удастся склонить его на правильную сторону (но тут не до ненужных сантиментов: если придётся убирать этого дурака Алёхина, что ж, значит, придётся). Тревожило, что Ника сейчас одна, и, хотя Величко и обещал приставить к девочке охрану, а всё равно сердце Павла каждый раз заходилось при мысли о дочери. Тревожила ситуация на АЭС — и ранение Марата (ещё неизвестно, что там вообще), и гибель Кушнера, одного из самых толковых инженеров, и в целом то, что Ставицкий отдал приказ взять станцию под контроль и сделать это самым глупым и чудовищным образом: устроив блокаду и заперев сменщиков на административном этаже. Но самое худшее — что перебивало все остальные тревожные и беспокойные мысли, — это то, что он недооценил Ставицкого. Своего маленького кузена. Не углядел, что скрывается за смешной внешностью. Не распознал.