Башня. Новый Ковчег 6

— Ты там поосторожней, Саша, — сказал тихо, почти одними губами. И посторонился, открывая ему путь.

***

Сашка вылетел на платформу, красный, взъерошенный, с бешено колотящимся сердцем. Солёные капли, разносимые ветром, тут же облепили лицо, влажная, так и не успевшая высохнуть рубашка надулась пузырём, превратилась в натянутый трепещущий парус.

Страха не было. Пустая, вымершая платформа, но при этом ярко-освещённая, так, что видны были, кажется, даже самые тёмные уголки, скрип и постанывание стальных перекрытий высоко над головой, хулиганский свист ветра, всё это, конечно, наводило жути, создавало ощущение только что случившейся катастрофы, разом унесшей жизни всех вокруг, но по какой-то прихоти пощадившей его, Сашку. И да, он чувствовал себя маленьким, одиноким и потерянным, всю сложную гамму этих чувств испытывал он, но вот страха… страха не было.

На лестницу он вбежал споро, устремился наверх, перепрыгивая через ступеньки. Он не думал о том, что может поскользнуться, оступиться — здесь тоже было светло, и мягкий свет фонарей удлинял Сашкину тень, отбрасывал её на серые, неокрашенные стены. Сашка бежал, и тень бежала вместе с ним, не отрывая длинной руки от гладких, отполированных сотнями ладоней, перил.

Он бежал, пытаясь вытолкнуть из головы чужого, непонятного человека, оставшегося в тесной резервной щитовой. Старался не думать о том, что связывает их двоих, не представлял и не хотел представлять, каким размышлениям сейчас предаётся Борис Андреевич, да и предаётся ли.

Сашка не мог знать, что едва за ним закрылась дверь, как Литвинов, ещё больше припадая на больную ногу, вернулся к столу, наклонился, тяжело опершись крепкими, сильными руками, и хмуро сказал, пристально глядя на чёрный телефонный аппарат, словно видел перед собой не бездушный пластик, а посеревшее, измотанное заботами лицо друга.

— Ну вот что ты делаешь, Паша, а? Он же мальчишка совсем, а ты…

И человек, который глубоко под землей, яростно сжимал побелевшими пальцами трубку, всё понял, уловил что-то одним им понятное в этих скупых словах, выдохнул, принимая на себя всё: и свою вину, и чужие преступления, и беду, которую они пытались, но пока так и не могли отвести.

— Борь, ты пойми, а что ещё делать-то? Ну? У тебя нога, ну куда ты с такой ногой. И время поджимает. Да, если б, Борь, у нас была хоть какая-то надежда, разве бы потребовалось вот это всё? Если бы уровень океана не опускался так быстро, если б у нас было хоть чуть-чуть больше информации, хотя бы чуть-чуть…

***

— Ещё раз услышу, что в дверь колотите, пеняйте на себя!

Дверь распахнулась так резко, что Гоша, который в это время стучал кулаками и пытался докричаться хоть до кого-нибудь, чуть было не вывалился из комнатушки наружу, в коридор. Вернее, он и вывалился бы, если б не уткнулся в широкую грудь возникшего на пороге военного.

— На стул сел! Быстро! — на остром злом лице блеснули холодной синевой глаза.

Гоша, подгоняемый взглядом военного, отступил, неловко сел на стул рядом с Киром, поправил свалившиеся с носа очки.

Кир знал, что ничем хорошим Гошины всплески эмоций не кончатся. Но за почти два часа, что их тут промурыжили, он перепробовал, казалось, все возможные средства, чтобы отвлечь Гошу от опрометчивых поступков. Рассказывал дурацкие истории (Гошу они интересовали слабо), пространно и путаясь в словах, попытался объяснить товарищу, почему вдруг в его кармане оказался пропуск на имя Алексея Веселова (этот рассказ Гошу тоже не впечатлил), даже пару раз, махнув рукой на двусмысленность ситуации, заводил разговор о Катюше. Всё тщетно. Гошу интересовал только реактор. И расчёты. И то, что об этом нужно немедленно сообщить Павлу Григорьевичу.

— …или хотя бы Марусе, хотя бы ей! Кир, время-то уже почти полтретьего, а мы всё ещё тут! — с этими словами Гоша в очередной раз вскочил со стула и в очередной раз затарабанил в дверь. А Кир, обречённо вздохнув, уставился на стрелки электронных часов, лениво отсчитывающих время.

— Товарищ военный…, — Гоша никак не желал сдаваться. Он нервно поёрзал на стуле, вытянул шею. — Товарищ военный. Это очень важно. Давайте я вам всё объясню…

Кир мысленно закатил глаза. Кому там и что Гоша собрался объяснять? Этому солдафону? Пробовали уже одним объяснить, ага.

— Ну что тут у тебя? Какие ещё диверсанты? — за спиной загородившего проём военного раздался звонкий мальчишеский голос. Тот тут же посторонился, пропуская молодого капитана и идущего следом военного, одного из тех, которые взяли их в комнате Маруси.

— Вот они, — военный устало кивнул в их с Гошей сторону. — Комендант сообщил, что кто-то выломал дверь в комнате Савельевой Марии Григорьевны. Там мы их и взяли тёпленькими — рылись в бумагах и ноутбуке. У одного пропуска с собой не оказалось, а у второго испорченный и причём явно не его…

Он не договорил, потому что Гоша при виде молодого капитана ожил, лицо растянулось в почти победной улыбке.

— Вы же капитан Алёхин? Да? Вы меня помните?

Гоша вскочил с места. Киру даже показалось, что сейчас Гоша подскочит к этому Алёхину, схватит его за руку, как старого доброго знакомого, и начнет трясти её. С Гоши станется. Но Гоша, слава Богу, ограничился одними словами. Он опять сел и, не обращая внимания на недовольное лицо второго военного, резво затараторил:

— Помните, ну, несколько дней назад? Вам перевязку в медсанчасти делали? Медсестра Катя Морозова делала, а я рядом был. Вам ещё тогда предлагали на ночь в лазарете остаться, а вы отказались.

По лицу капитана было не сильно похоже, что он помнит Гошу, но Гошу это ничуть не смутило.

— Анна Константиновна на вас ещё заругалась. И сказала, что всё расскажет Марии Григорьевне. Она мне даже тогда сказала, чтобы я сходил за ней, ну за Марией Григорьевной. А я — Гоша Васильев, я тут инженер… ну почти инженер. А вы тогда сбежали из лазарета. Даже рубашку толком не застегнули.

То ли при упоминании имени Марии Григорьевны, то ли вообще от того, что Гоша вспомнил не самый — по мнению Кира — удачный момент, щёки капитана подернулись лёгким румянцем, он повёл плечом и, пытаясь скрыть неловкость, быстро пробормотал:

— Ну допустим. А у Савельевой в комнате вы что делали, Гоша Васильев, почти инженер? Дверь зачем выломали?

— Дверь я выломал, — встрял Кир. — Случайно.

— Да ничего не случайно! — перебил его Гоша и, не давая никому опомниться, понёсся с места в карьер. — Мы нашли закономерность плато! Знаете, что это такое? Это когда уровень океана перестаёт понижаться и как бы замирает на несколько дней. Таких плато было уже двадцать три, но мы не могли определить, существует ли какая-либо закономерность. Павел Григорьевич поручил это мне, и я считал… то есть я сначала один считал, а потом с Киром, Кириллом Шороховым…

— Это у него пропуск на имя Веселова Алексея, — хмуро бросил военный.

— Ну и что? Это вообще неважно, — Гоша с силой тряхнул головой, так что очки соскочили с носа — он едва успел их поймать и вернуть на место. — Главное другое. Сейчас Павел Григорьевич очень всех торопит, мы работаем просто в немыслимом темпе. Весь график работ построен с учётом самого пессимистического прогноза, то есть с учётом быстрого снижения уровня океана. Потому что, как только океан достигнет критической точки, Южная станция не сможет больше вырабатывать ток. И до этого момента нужно успеть запустить АЭС. Иначе всё, мы без энергии останемся. Но к нашему счастью вода опускается неравномерно. И мы поняли, когда будет очередное плато. Оно уже наступило. На семь дней. Нам с Кириллом нужно было проверить в ноутбуке Марии Григорьевны, что мы точно не ошибаемся. У неё программа специальная стоит. И ноутбук в сеть подключен.