Башня. Новый Ковчег 6

Ну же, соберись, девочка, — мысленно взмолился Борис, но тут заговорил парень. Саша Поляков. Что-что, а эти имя и фамилию Борис помнил хорошо. Ещё бы ему не помнить.

— Мы пришли сюда, чтобы переключить АЭС на резерв. Нам случайно стало известно, что Ставицкий здесь, и также о том, что он затевает.

— Вы это умеете? Переключать?

— Нет, но мы предполагали, что здесь должен быть телефон, и…

Они разом заоглядывались и почти одновременно нашли глазами телефон, чёрную пластмассовую коробку, приткнувшуюся на углу одного из столов.

— Да… телефон, — мальчишка растерянно заморгал. — И Ника бы связалась с Павлом Григорьевичем.

— Я помню номер, по которому папа звонил Марату Каримовичу. У него в записной книжке был записан. Он простой… номер…

Наверно, спокойствие парня помогло Нике прийти в себя. Голос её по-прежнему подрагивал, и икота никуда не делась, но теперь девочка хотя бы не плакала и могла всё более-менее внятно объяснить. Поляков снова отступил в тень, давая слово Нике, а та, торопясь, уже понимая, что медлить нельзя, вываливала на Бориса информацию, от обилия которой он слегка потерялся. Сначала он пытался задавать наводящие вопросы, но вскоре махнул рукой, выслушал всё до конца и только растерянно спросил:

— Как же ты его застрелила?

Из всего, что Ника рассказала ему, почему-то именно убийство Караева потрясло больше остального. Он смотрел на пистолет, который она вынула из кармана и положила перед ним на стол, и у него в голове не укладывалось, что Пашина девочка, нет, их с Пашей девочка, могла выстрелить в человека.

— Потому что он… — утихшая было истерика снова подняла голову, но Ника справилась. — Потому что он сначала моего Кира… а потом… моего Петренко…, и я… вот…

— Ну да, ну да, — пробормотал Борис. На какое-то мгновенье в голове мелькнула мысль, что надо бы сказать про Кирилла Шорохова, что парень на АЭС, жив-здоров, но тут же эту мысль вытеснила другая: что будет с Павлом, когда он обо всём узнает. — Ты вот что, — Борис нахмурился. — Ты отцу пока про это не рассказывай. Хорошо?

— Хорошо, — Ника понимающе кивнула, и неожиданно голос её окрасился совершенно детской надеждой. — А вас, дядя Боря, папа за мной послал? Да?

***

— Вот же, мать его! Ну и погодка! — едва выйдя на открытую полуразрушенную платформу Северной станции, молодой капитан, командир их отряда, остановился и лихо выматерился. Его слова тут же потонули в вое ветра и грохоте океана. Как и слова самого Бориса, который, подобно капитану, не в силах был сдержать рвущихся на волю не самых цензурных выражений.

За стенами Башни Борис бывал нечасто. В подростковом возрасте им с Пашкой удавалось несколько раз вырваться в океан, сплавать к заброшенному, полуразвалившемуся строению, оставшемуся ещё с допотопных времен (эдакое своеобразное, выдуманное кем-то из мальчишек посвящение во взрослую жизнь) — да и только. Повзрослев и остепенившись, Борис больше собой так не рисковал — мерилом успеха стало другое. И сейчас, оказавшись на воле, он непроизвольно вздрогнул. И было от чего.

Резкий порыв ветра чуть не опрокинул его навзничь. Борису стоило большого труда удержаться на ногах и не схватиться за руку капитана. Борясь с охватившим его страхом и опасаясь выказать его перед крепкими грубоватыми парнями, Борис сделал шаг вперёд, но остановился. Темень вокруг стояла такая, что можно было подумать, что на часах не половина второго дня, а почти полночь, совсем, как тогда, когда он спускался за раненным Павлом, пробираясь почти наощупь за приведшими его на платформу пацанами. Но в ту ночь хотя бы не было шторма. Как сейчас…

Борис оглянулся. Поймал шалую улыбку на круглом лице капитана.

Отряд на Южную полковник Островский выделил небольшой — десять человек, хотя по предварительной договорённости с Павлом речь шла о пятнадцати. Но обсудив наскоро ситуацию с майором Бубликом, который появился в приёмной административного сектора, едва они закончили телефонный разговор с АЭС, полковник передумал. Решил сменить тактику. Борис в эти дела благоразумно не вмешивался.

Командиром отряда Островский поставил капитана Истомина, того самого, что присутствовал на допросе, по виду совсем мальчишку. Борис подозревал, что звание капитана Истомин получил совсем недавно — уж больно ярко сияли звёздочки на погонах, не успели затереться, утратить свою бросающуюся в глаза новизну.

Островский, нимало не стесняясь Бориса, приказал капитану глаз с него не спускать, и капитан, вытянувшись, заученно-бодро отрапортовал: «Есть, товарищ полковник, глаз не спускать!», для верности окатив Бориса ледяным взглядом. Но пока они спускались на лифте, юное лицо капитана постепенно утратило всякую подозрительность и приобрело, видимо, более привычное выражение: юношеский задор и неиссякаемый оптимизм. Из рассказа капитана Борис понял, что он был среди тех, кто нашёл повесившегося Рябинина, и теперь капитан стремился со всеми этим поделиться.

— …мы к нему заходим, а он висит! На ремне! А сам ремень перекинут через крюк. Такой чёрный, здоровенный крюк. Селятин нам потом рассказал, что его под люстру пару дней назад ввинтили. А саму люстру так и не успели повесить.

— Под другую люстру сгодился, — вставил кто-то из парней, а остальные весело заржали. Покойный генерал авторитетом у своих подчинённых явно не пользовался.

— Вот вы ржёте, а я перепугался, — веснушчатое лицо Истомина расплылось в мальчишеской улыбке. — Я покойников страсть как боюсь.

Последние слова капитана потонули в громком гоготе.

Но если покойников капитан, по его словам, и боялся, то сейчас никакого страха он точно не испытывал. Платформа под их ногами ходила ходуном, но Истомин, крепко оперев на широко расставленные ноги своё ладно сбитое коренастое тело, с весёлой лихостью вглядывался в наступающую со всех сторон черноту. Молодость беспечна и безрассудна в отличие от тоскливой и осторожной старости.

— Куда теперь? — крикнул Истомин, повернув к Борису круглое лицо.

Борис вызвал в памяти ту ночь, когда он с двумя мальчишками вытаскивал отсюда Павла. Глаза уже привыкли к темноте, и Борис видел проступающие из густых сумерек три уцелевших, похожих на пеньки, будки — оголовки опор. Четвёртой опоры не было, как не было и той части платформы, которая на неё опиралась. Из трёх оставшихся у двух, тех, что находились ближе к Башне, входы были полностью завалены, и по сути единственной действующей опорой оставалась только самая дальняя слева — именно по ней Борис когда-то, вслед за мальчишками, спускался на нижний ярус.

— Туда! — Борис махнул рукой.

Капитан его понял, кивнул. Повернулся к отряду, стал отдавать распоряжения, перекрикивая разгулявшийся ветер. И только после этого они медленно, гуськом, двинулись в указанном направлении. Истомин шёл последним.

У нужной опоры Борис притормозил.

В какой-то паре метров от неё платформа обрывалась. Был ли это её настоящий край, или океан двадцать с лишним лет назад, наступая, просто отломал здесь часть железобетонного перекрытия, Борис не знал. Да и времени задумываться над этим не было. прямо на него океан с грохотом катил тёмно-зелёные, почти чёрные волны. Мощь стихии завораживала, притягивала взгляд, вызывая уважение и восхищение.