Башня. Новый Ковчег 6

— Так мне ждать от вас подкрепления? — Худяков продолжал гнуть свою линию. — Если вы обещаете мне людей, мы продержимся. А те два отряда пойдут в притон и на семьдесят второй. Господин генерал, нам ждать подкрепления?

— Ждите, — Юра поднёс руку к лицу и рукавом вытер проступивший на лбу пот. — Будет подкрепление. Через полчаса. Ждите.

Он соврал.

Никакого подкрепления не будет. Ни через полчаса, ни через час. Нет никакого подкрепления. Никого нет. Он один. Совершенно один.

— И даже Сева…, — Юра шмыгнул носом, чувствуя, как к горлу подкатывают рыдания. — Даже Севка, друг… и тот… Предал… у-у-у, все предали…

Рыдания всё же прорвались наружу. Юра сидел, размазывая кулаками слёзы, раскачиваясь из стороны в сторону, и глухо, утробно выл. Он оплакивал свою жизнь, разбившуюся дружбу, проданную любовь, купленные погоны и благополучие, оплакивал и обвинял всех вокруг — Севку Островского, Наталью, Серёжу, мягонькую Ксюшу…, всех Ксюш, что были в его жизни, — забывая, что продавал и предавал он сам. За пыльный антиквариат чужой квартиры, за блестящие звёздочки и толстый портфель, за удобное кресло, за дорогую сорочку, за жирную отбивную, за бокал коньяка…

— Я один, совсем один, — Юра уткнул лицо в ладони и жалобно всхлипнул.

— Нет, тигрёнок. Нет, — нежный голос робко прорвался сквозь болезненные мысли. — Ты не один. Ты со мной. С нами. Тигрёнок.

Юра медленно отнял руки от лица.

Она стояла напротив. Другая. Не такая, что мучила его последние несколько недель. Не было этого дурацкого розового белья, бюстгальтера с постоянно спадающей бретелькой. Не было багровых пятен, выпученных глаз, чёрного мёртвого рта. Не было душного запаха сирени. Кошмар исчез. Осталась только Ксюша. Его Ксюша. Милая, мягкая, с завитушками светлых волос над чистым, высоким лбом. В белом подвенечном платье и серебристо-прозрачной фате.

— Пойдём, тигрёнок, — она протянула ему руку.

Мир покачнулся.

И вместе с миром качнулся и поплыл над головой тяжёлый, чугунный крюк…

***

— У себя? — майор Бублик мотнул круглой перебинтованной головой в сторону кабинета Рябинина и уточнил. — Спят?

Селятин не знал точно, спит сейчас генерал или нет. Минут пятнадцать назад, ещё до того, как Руслану позвонил Островский, из кабинета доносился голос Рябинина: по всей видимости, тот разговаривал с кем-то по телефону, а может и сам с собой — к такому за последнее время Руслан тоже привык, генерал ещё не допился до белой горячки, но ему до неё оставалось совсем чуть-чуть.

Впрочем, чуть-чуть оставалось до всего.

Руслан Селятин со странным отстранением наблюдал, как всё вокруг стремительно движется к краху. Новые порядки неумолимо вторгались в жизнь, а армия, призванная эти порядки поддерживать, разлагалась прямо на глазах. Казалось, триггером стала смерть генерала Ледовского, но это была лишь видимость: Алексей Игнатьевич лучше, чем кто-либо другой понимал свою невечность и готовил себе достойную замену. Оба его потенциальных преемника, и Долинин, и Островский, были хороши. Оба обладали нужными качествами. Оба были честолюбивы и амбициозны, но ни один из них не принёс бы в жертву своему честолюбию то, что они ценили больше жизни: армию и честь. Да, оба они годились на должность генерала, и оба так и остались полковниками. А генералом стал Рябинин. И жизнь, к которой Руслан привык, пошла под откос.

Долинин исчез, а вскоре был объявлен предателем. Рябинин почти не просыхал. К власти рвался выскочивший ниоткуда карьерист Караев, пёр напролом, и вместе с ним наверх поднимался всякий мусор. А Островского разжаловали в патрульно-постовую службу.

Формально это, конечно, выглядело как кадровый перевод, но все вокруг всё понимали. Да и сам Севка тоже понимал и, может, даже лучше, чем кто-либо другой. Руслан видел, как замкнулся, ожесточился его зять, и в светло-голубых Севкиных глазах, казалось, навсегда поселилась несвойственная ему злость и то, что было куда как хуже злости — равнодушие. А гори оно все огнём — отчётливо читалось на лице Севы Островского, и это было страшно.

И вот Островский только что ему позвонил. Почти ничего не объяснял, просто спросил, доверяет ли он ему? С ним ли он? И Руслан коротко ответил: да. Потому что это был прежний Севка. И ещё — потому что Руслан подсознательно ждал чего-то похожего последние несколько дней.

— Да чёрт его знает, спит он или нет, — Селятин на вопрос Бублика только пожал плечами. — Недавно гундосил чего-то, то ли по телефону с кем разговаривал, то ли сам с собой. У него бывает. Допился уже до чёртиков.

Румяный капитан Истомин, сопровождавший Бублика, весело заржал, но тут же замолк под укоризненным взглядом майора.

— От же ты, соколик, громкий, как труба иерихонская. Можэ, голубь там наш спит, аки младенец розовый, а ты будильник включил.

Истомин покраснел, а Бублик, спрятав в усы улыбку, тихо скомандовал: «за мной, соколики» и, толкнув дверь, бодро вкатился внутрь. Истомин и ещё двое из патрульно-постовой ввалились следом, но, не сделав и пары шагов, застыли как истуканы. Селятин, который остался в приёмной и через приоткрытую дверь видел лишь замершие спины солдат, ничего не понимал.

Первым очнулся капитан.

— Мамочки, — совершенно по-детски прошептал он, а кто-то из патрульных коротко и матерно обрисовал ситуацию.

Селятин ринулся в кабинет, но, едва перешагнув порог, остановился как вкопанный. И кажется, так же, как и Истомин, упомянул маму. Или что-то ещё. Почувствовал, что его сейчас стошнит, попятился, не в силах оторвать взгляд от грузного висящего тела, одутловатого синюшного лица, кончика толстого прикушенного зубами языка. На кого-то натолкнулся в дверях.

— Что тут у вас происходит? Селятин…

Руслан обернулся и ошарашенно уставился на неизвестно откуда появившуюся в приёмной Наталью Рябинину. Чёрт, она тут зачем? Кто пропустил? Какого…

Последняя мысль, не дойдя до логического завершения, потонула в отчаянном женском визге.

Глава 22. Кир

— Да как вы не понимаете! Откройте! Это срочно! Надо сообщить Павлу Григорьевичу! Найдите его! Или Марию Григорьевну! Они должны знать! Слышите?

Гоша колотил кулаками в дверь и кричал. Его лицо выражало такую детскую растерянность, что в другое время Кир не преминул бы отпустить несколько шуточек в адрес своего приятеля. Но сейчас было не до смеха.

— Да не кричи ты, Гош, — Кир устало опустился на один из обшарпанных стульев. Другой мебели здесь не было. — Разберутся. Сейчас позовут начальство…

— Так ведь время, Кирилл! Время! Мы должны обязательно сообщить про то, что нашли закономерность, понимаешь? Тем более, что уровень уже перестал опускаться! Уже! А вдруг это поможет? Тем более, они запустили реактор.

Гоша прервался и уставился на Кирилла. Очки на нём сидели криво. Когда их не очень вежливо втолкнули в каморку, Гоша споткнулся, и очки, слетев с длинного носа, отрикошетили куда-то в угол. Стёкла, к счастью, не разбились, но тонкая дужка погнулась, и теперь в этих кривых очках Гоша выглядел особенно жалко и нелепо.