Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах
Шрифт:
Добавлю: не только и даже не столько этого (кстати, скорее эпического, чем мифического) предания, — но и еще более архаических, действительно мифов о богах-разрушителях и богах-созидателях, божественных близнецах и их соперничестве, о кровавой жертве и неотвратимом роке.
Вернемся к тезису о Тайне и Загадке как двух категориях, равно присущих детективному произведению. О Загадке и фиктивности ее раскрытия я уже говорил. Хотя стоит уточнить: речь не просто о фиктивности, но в то же время и о внешнем правдоподобии этой разгадки. Так или иначе, в какой-то момент читатель удачно обманут автором, успокоен и пребывает в уверенности, что Загадка раскрыта. Но…
Первая из упомянутых категорий — Тайна — все-таки остается скрытой, — при том что именно ее присутствие делает детектив не только не низким,
Возвышенным и поэтичным.
Кому-то может показаться странным такое утверждение — во все времена детектив прочно записывали в масскульт, pulp, чуть ли не в китч.
Меж тем в числе его классиков и эстетов оказались Эдгар По и Эрнест Гофман, Роберт Стивенсон и Томас Элиот, Томас Макграт и Николас Блейк, Дилан Томас и Жан Кокто, Гийом Аполлинер и Бертольт Брехт, Адольфо Биой Касарес и Хорхе Луис Борхес — писатели и поэты, составившие цвет современной мировой литературы. Да и официально признанный «отец детектива» Эдгар Аллан По (к которому, как мне кажется, следует добавить еще и Э.Т.А. Гофмана) менее всего заслуживает славу прародителя масскульта, макулатуры, бульварной подделки под культуру. Эдгар По?! Тончайший поэт, исследователь теневых сторон души человеческой?! Певец «Ворона» и «Падения дома Ашеров»?! Да полно, что вы, в самом-то деле…
Выдающийся русский поэт Михаил Кузмин предпринял уникальную попытку синтеза двух жанров, поэзии и детектива, соединив в новелле «Лазарь»[17] (последняя книга стихов «Форель разбивает лед») стихотворную форму с детективным сюжетом...
Давайте согласимся с тем, что нет ничего более поэтичного, чем тайна. Давайте вспомним бессмертные строки А. К. Толстого:
Средь шумного бала, случайно,
В потоке мирской суеты
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты…
А согласившись, признаем: детектив насквозь пронизан поэзией. Только эта литература оперирует тайной как самоценной эстетической категорией. Тайна — вот истинный герой детектива. Тайна, а не загадка.
Что же до репутации, сошлюсь на слова одного из классиков жанра — английского писателя Ричарда Остина Фримена:
«Халтурщики успешно сочиняют для неразборчивых читателей любовные истории и исторические романы… удручающего качества. Обратим внимание, однако, на одно различие. В то время как место этих жанров в искусстве слова определяется их лучшими образцами, о детективе почему-то судят исключительно по неудачам. Статус целого класса определяется по его наименее достойным представителям»[18].
Или на другого классика, Честертона, написавшего в уже цитировавшемся эссе «В защиту детективной литературы»:
«Беда в том, что многие люди просто не понимают, что может существовать такая вещь, как хороший детектив: для них это все равно что говорить о добром дьяволе…
Между прочим, хороший детектив отличается от плохого так же, как отличается хорошая эпическая поэма от плохой, и даже больше»[19].
Эти высказывания давно стали общим местом, чуть ли не банальностью, которую даже стыдятся цитировать, — но от того не потеряли свою точность.
Восстановим справедливость: попробуем оценить детектив по шедевру, каковым, безусловно, является роман одного из отцов жанра Артура Конана Дойла «Собака Баскервилей».
Нет нужды пересказывать сюжет романа — уверен, читатели прекрасно его знают. Сюжет — это и есть постепенное и последовательное раскрытие Загадки, решение логической задачи мастером-детективом.
А относительно Тайны — думаю, никто из читателей и поклонников этого романа не будет спорить с тем, что страницы его буквально пропитаны мистическим ароматом — настолько, что странный неземной туман поднимается от них, едва раскрываешь эту удивительную книгу. Повторюсь: в самом сюжете никакой мистики нет, все строго логично и рационально.
Откуда же туман, откуда привкус, откуда ощущение постоянного присутствия потусторонних сил, близости преисподней, inferno?
«Сцена обставлена как нельзя лучше...»
Начнем не с собственно детективного сюжета. Прежде определим место действия.
«По обе… стороны поднимались зеленые склоны пастбищ, домики с остроконечными крышами выглядывали из густой листвы, но впереди, за пределами этого мирного, залитого солнцем края, темнея на горизонте вечернего неба, вырисовывалась сумрачная линия торфяных болот, прерываемая острыми вершинами зловещих холмов.
…Стук колес нашего экипажа постепенно замер, потонув в густом слое гниющей травы...
Перед нами поднималось крутое взгорье, поросшее вереском — первый предвестник торфяных болот. На вершине этого взгорья, словно конная статуя на пьедестале, четко вырисовывался верховой с винтовкой наготове...»[20]
Обратите внимание: едва эти первые отсветы Тайны обнаруживаются читателем, как тотчас вносится рациональное объяснение, имеющее отношение уже к категории Загадки: «Из принстаунской тюрьмы сбежал арестант, сэр. Вот уже третий день его разыскивают. Выставили сторожевых на всех дорогах». В придачу к этим словам доктор Уотсон тут же вспоминает о «деле Сэлдона», которым, оказывается, в свое время занимался Шерлок Холмс... Но напомним читателю процитированное выше утверждение Т. Кестхейи — насчет фиктивности объяснений. Прибавим к неподвижным фигурам всадников, стоящих на границе Дня и Ночи, Света и Тьмы (стражи Апокалипсиса?), кровавый цвет неба и загадочную Гримпенскую трясину, торфяные болота, которую всадники эти охраняют:
«Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям...»[21]
Если мало этого, обратим внимание на дополнительные характеристики:
«Крутой склон был покрыт как бы кольцами из серого камня. Я насчитал их около двадцати.
— Что это? Овчарни?
— Нет, это жилища наших почтенных пращуров. Доисторический человек густо заселил торфяные болота...»[22]
К последней теме, кстати, автор обращается еще один раз: «…доктор Мортимер... нашел там череп доисторического человека...»[23]
Позволю себе небольшое отступление:
«…Я осматривал череп, обратив внимание на его свирепый оскал и словно живой еще взгляд пустых впадин…
<...>
— В нем есть что-то страшное, — рассеянно проговорил я...»[24]
Прошу прощения за небольшую мистификацию. Последняя цитата — не из «Собаки Баскервилей», а из небольшого романа Герберта Уэллса «Игрок в крокет». Действие «Игрока» разворачивается на болоте, и можно с уверенностью сказать: на том же самом болоте, что и действие конан-дойловского шедевра. Географически и, так сказать, метафизически. Правда, Уэллс, менее склонный к недоговоренностям, обозначил это болото очень четко: «Каиново болото»; что же до раскопанного там черепа, то герои «Игрока» убеждены, что на болоте похоронен первоубийца Каин, а само болото — квинтэссенция мирового Зла[25]. Самое же любопытное здесь то, что «Игрок» — это та же «Собака Баскервилей», только без главного героя — сыщика. Рассказчик («Уотсон») есть, Тайна — тоже. А Холмса — нет. Потому что нет Загадки.
А вот, уже серьезно, без всяких мистификаций, — сцена из детектива почти столь же хрестоматийного, что и «Собака Баскервилей», — «Злой рок семьи Дар-нуэй» Гилберта Честертона:
«Только в одном месте нарушались ровные линии: одинокое длинное здание вклинивалось в песчаный берег... У дома этого была одна странная особенность — верхняя его часть, наполовину разрушенная, зияла пустыми окнами и, словно черный остов, вырисовывалась на темном вечернем небе, а в нижнем этаже почти все окна были заложены кирпичами — их контуры чуть намечались в сумеречном свете. Но одно окно было самым настоящим окном, и — удивительное дело — в нем даже светился огонек…