Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах
Шрифт:
«Эру милосердия». Но после знаменитого романа — что мешало хотя бы словом обмолвиться о Глебе Жеглове?
Жеглов исчез. Из романа — и словно бы из жизни героя, главного героя. Я бы ничуть не удивился, если бы в фильме, после сцены убийства Левченко, он исчез бы и физически — растворился бы в воздухе. Осталась бы валяющаяся в снегу винтовка — и мертвый уголовник, бывший фронтовик-штрафник, друг Шарапова…
Ибо Герой должен быть один. Пока прошлое держит Шарапова, он не может стать Героем — в том смысле, какой вкладывается в это понятие героическим эпосом.
И потому убийство Левченко — это резкое, грубое и эффективное отсечение военной части прошлого. Оно необходимо, а значит, необходим
Когда вслед за убийством Левченко приходит известие о гибели Вари Синичкиной, прошлое (читай: личная жизнь нашего героя) уходит окончательно, словно бы груз, который он тащил на плечах и который тянул его куда-то (на самом деле — в пропасть, именуемую прошлым), — груз это в пропасть и срывается:
«Я взял за руку Копырина:
— Отвези меня, отец, в Управление…
— Хорошо, — сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус.
<…>
— Я с тобой пойду, — сказал Копырин, вылезая со своего сиденья.
— Зачем? — удивился я. — Хотя, если хочешь, пошли…
<…>
В вестибюле, как всегда, было многолюдно, сновали озабоченные сотрудники, и только у меня сегодня дел никаких не было. Я пошел к лестнице и увидел на столике у стены портрет Вари. Большая фотография, будто увеличенная с удостоверения.
Варя?
Почему? Почему здесь ее фотография?
Отнялись ноги, вкопанно остановились. И сердце оборвалось.
СЕГОДНЯ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ПОГИБЛА МЛАДШИЙ СЕРЖАНТ МИЛИЦИИ ВАРВАРА АЛЕКСАНДРОВНА СИНИЧКИНА…
<…>
Варя! Варя! Этого не может быть! Это глупость! Вздор! Небыль! Варя!
<…>
СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ ВООРУЖЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ ПОГИБ НАШ ТОВАРИЩ — ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ ДЕВУШКА ВАРЯ СИНИЧКИНА…
…Я слышал ее шепот: «Береги себя», и руки мои были полны ее цветами, которые она поднесла мне в ноябре, в самую страшную ночь моей жизни, уже мертвая. Она ведь умерла, когда ушла от меня во сне на рассвете, и сердце мое тогда рвалось от горя, и я молил ее оставить мне чуточку памяти… [курсив мой. — Д.К.]
Волосы ее были забраны под берет, и бешено светили ее веселые глаза…»[396] [курсив мой. — Д.К.]
Поразительно, но при всей трагичности этого эпизода участие в нем шофера Копырина опять (теперь уже в последний раз) отсылает нас к «Золотому теленку»:
«…Они не заметили, что машина уже несколько минут стоит на месте, а Козлевич смотрит на них, подкручивая двумя руками свои кондукторские усы. Приведя усы в порядок, Адам Казимирович, кряхтя, сошел на землю, отстегнул дверцу и громогласно сообщил:
— Прошу выходить. Приехали.
<…>
Остап ошеломленно посмотрел перед собой и увидел обыкновенный серенький домик с обыкновеннейшей серенькой вывеской: “Отдел записей актов гражданского состояния”...»
Правда, этот эпизод (с женитьбой Бендера) не вошел в окончательный текст романа. Видимо, и здесь авторы понимали — их герой не может обрести семейный покой. Поэтому эпизод был опубликован — только в собрании сочинений писателей, вышедшем в 1961 году…
Последние фразы «Эры милосердия» — как последняя попытка удержать растаявшее прошлое, прошлогодний снег, текущий меж пальцами:
«…Я снял телефонную трубку. Долго грел в ладонях ее черное эбонитовое тельце, и гудок в ней звучал просительно и гулко. Медленно повернул диск аппарата до отказа — сначала ноль, потом девятку, — коротко пискнуло в ухе, и звонкий девчачий голос ответил:
— Справочная служба…
Еще короткий миг я молчал — и снова передо мной возникло лицо Вари — и, прикрыв
глаза, потому что боль в сердце стала невыносимой, быстро сказал:— Девушка, разыщите мне телефон родильного дома имени Грауэрмана…»[397]
Роман оканчивается этой зыбкой, крохотной надеждой — но это надежда героя. Читатель, до этого уже узнавший о пожилом Шарапове из других книг, узнавший о семье генерала Владимира Ивановича Шарапова, — он-то понимает: ничего не будет. Мальчишку-подкидыша Шарапов не найдет.
Потом, много позже, он женится, в его жизни появятся дочь и зять:
«Он отворил дверь, и я чуть не расхохотался — так непривычен был его вид моему глазу, намозоленному повседневным генеральским мундиром. На нем была пижамная куртка, старые спортивные шаровары, шлепанцы, а поверх всего этого домашнего великолепия был он обвязан очень симпатичным домашним фартучком. И я подумал, что <…> человеческая природа моего генерала, безусловно, гораздо сильнее проявлялась вот сейчас, в фартуке, или четверть века назад, когда он в ватнике и кирзачах, бритый наголо, внедрился в банду грабителей и убийц «Черная кошка»...
Мы прошли на кухню, небольшую, всю в белом кафеле и цветном пластике польского гарнитура.
— За этим гарнитуром моя старуха ходила год отмечаться, а дочь получила месяц назад квартиру, прихожу к ним — стоит такой же столярный шедевр…»[398]
Но ни в одной книге мы не увидим его семьи — подобно тому, как в сериале «Коломбо» лейтенант часто поминает свою жену, но зритель ее так и не увидит. Потому у читателя-зрителя возникает иллюзия (а возможно, и не иллюзия вовсе), что ни жены Коломбо, ни семьи Шарапова в природе не существует, они придуманы великими сыщиками, это их игра — игра в нормальную жизнь, в жизнь, которой у героя не может быть ни при каких обстоятельствах. И возможно, тот факт, что в романе «Гонки по вертикали» (1974) упоминается жена подполковника Шарапова Варвара, а через два года, в 1976-м, мы узнаем, что Варвара, возлюбленная и невеста старшего лейтенанта Шарапова, погибла вскоре после их знакомства, — указывает на то, что нету у Шарапова никакой семьи. Просто нафантазировал он себе теплый семейный дом с женой Варварой, воскрешенной, живой. И рассказчик Тихонов эту фантазию, эту скорбную игру поддерживает.
О нет, не просите у меня доказательств. Так кажется мне. Если вы с этим не согласны, если вы понимаете это иначе — так тому и быть. Останемся каждый при своем мнении.
Но — Герой должен быть один. А Сыщик — Герой.
…Роман завершен. Завершен тремя этими утратами, тремя ударами: убийством фронтового друга, гибелью первой любви, исчезновением едва обретенного сына, словом — тремя символами обычной жизни. Тут кстати вспомнить эпизод из повести А. и Б. Стругацких «Стажеры»:
«— Жизнь дает человеку три радости, тезка. Друга, любовь и работу. Каждая из этих радостей отдельно уже стоит многого. Но как редко они собираются вместе!»[399]
Первые две радости у Шарапова отняты. Осталась одна — Работа. Вернее — Миссия. Теперь Шарапов готов к тому, что он — Сыщик, то есть существо не от мира сего, вершитель судеб, безжалостно наказывающий преступников. Нет, неслучайно ни в одной книге Вайнеров больше не появляется Жеглов, неслучайно Говорухин не смог продолжить фильм (дело вовсе не в смерти Высоцкого): ведь волею всесильного Сергея Лапина, председателя Гостелерадио СССР, финал истории изменили, он стал другим — сентиментальным и неестественным (для жанра) — Варя жива, ребенок найден, Шарапов счастлив. Фотография Вари Синичкиной с траурного стенда переместилась в продовольственный склад, чтобы подсказать ему выход из смертельно опасной ситуации, спасти его. Но…