Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах
Шрифт:
Сцена с кладбищенским моргом и лезущим через окно мертвецом — по сути, еще одна ироническая отсылка к Конану Дойлу — к рассказу «В Сиреневой Сторожке», в котором имеется подобная же сцена...
И еще одна деталь, еще один намек на Конана Дойла, на «Львиную гриву» — дохлые животные, которых находят рядом с местами то ли происшествий, то ли преступлений. Одну собаку и двух кошек. Помните несчастного эрдельтерьера, погибшего ужасной смертью там же, где и его хозяин Макферсон?
Так что можно найти немало оснований к тому, чтобы рассматривать «Расследование» как иронию по поводу собственно детектива. Автор словно подбрасывает сыщикам «из старого доброго английского детектива» совершенно невероятное дело и с удовольствием наблюдает за их метаниями, изредка замечая: «Вот тут, кстати, некогда
Финал романа открытый: читателю предложены две версии, он вправе выбрать любую из них или отказаться от обеих. Любопытно, что на протяжении всего действия идут фактически два расследования: уголовное, которым занимается инспектор Грегори, и научное, доктора Сисса. Версия инспектора Грегори (вернее, его начальника Шеппарда): не совсем нормальный шофер, годами ездит по одной и той же дороге.
«— Ширина шоссе ощущается только интуитивно… туман плывет, движется, глаза слезятся от напряженного всматривания. Через какое-то время наступает состояние, в котором видятся удивительные вещи... Какие-то шествия теней, какие-то знаки, подаваемые из глубины тумана... Это как кошмар. Представьте себе, что вас издавна одолевают странные образы, странные мысли, которые вы никому не решились бы поверить... может быть, это мысли о мире, о том, как он невероятен, каким может быть, о том, как следовало бы поступать с иными людьми при жизни... или после смерти»[408].
Словом, безумец, относительно безобидный, — он ведь не живых людей делал покойниками, а покойников вроде бы «оживлял» — передвигал, перевозил. Выбираясь из тумана, он приходил в себя и пытался избавиться от последствий приступа безумия — спрятать похищенный труп. Кажется, все в порядке. Загадка решена, она вполне реальна и рациональна, при всей кажущейся сверхъестественности. Но...
«— …И это правда?
— Нет, — спокойно ответил Шеппард, — это лишь допустимо. Или, точнее говоря: правда может оказаться такой»[409].
Версия рассыпается, поскольку в одном случае у предполагаемого виновника есть алиби. С другой стороны, этот один случай, в конце концов, возможно, не имеет прямого отношения к остальным. Сам же подозреваемый погиб в дорожной катастрофе, его не допросишь. Окончательно «да» или «нет» полиция так и не говорит. Может быть, и «да». В том смысле, что, может быть, погибший и есть истинный виновник. А может быть, нет. Как замечает инспектор Грегори, для человека тут слишком много «если».
«Туман, помноженный на мороз, помноженный на снегопад»...[410]
Помноженный на паранойю…
Действительно, в полицейской версии присутствует сочетание очень большого числа случайных факторов.
«— …Можно отмести алиби. Либо исключить неподходящий случай из всей серии... Во всяком случае, имеется шанс — болезнь! Болезнью можно объяснить самые удивительные вещи, даже видения и стигматы, даже… даже чудо!»[411]
Воздействие на людей тумана, газа и тому подобного, приводящее одних к сумасшествию, других к смерти, — объяснение, часто встречающееся в классическом детективе. Вновь мы сталкиваемся с аллюзиями на приключения Шерлока Холмса: в «Дьяволовой ноге» ядовитые испарения вызывают пугающие видения и в конце концов приводят нескольких персонажей к смерти...
А что, если мы имеем дело с романом фантастическим? И автор просто-напросто взял да и перенес, вполне бесцеремонно, героев из одного жанра в другой? Из как-бы-готики в настоящую готику? И беспомощность их от того и происходит, что законов жанра, в котором оказались герои, они не знают? Действительно, вдруг все эти тела никто не похищал, а они оживлены таинственными силами, использовавшими жизненную энергию несчастных домашних животных? И такой вот оживший покойник, зомби ткнулся в окно навстречу полицейскому?..
Но тут мы
обращаем внимание на фразу, брошенную в самом начале одним из сыщиков Скотленд-Ярда и ставшую заголовком этой главки:«— …регулярность, которая не могла быть запланирована человеком…»[412]
И вспоминаем, что есть ведь и еще одна версия событий, научная. Или, скорее, философская. И тогда, в поисках хоть какого-то ответа на поставленный вопрос whodunit, «кто-это-совершил?» — обращаемся к рассуждениям доктора Сисса. А тот утверждает, что человек тут ни при чем. Не было никакого преступления, «никто-этого-не-совершал», вернее сказать, «Никто-это-совершил», nonedunit. Полицейские столкнулись не с преступлением, а с неизвестным явлением природы. Доктор Сисс подмечает в происходящем те факторы, на которые никак не могли обратить внимания полицейские — просто в силу специфики уголовного расследования: например, на изменения температуры и погодных условий, на «ареал распространения» загадочных явлений.
«…феномен имел место в границах острова. Это помогло мне уточнить коэффициент моей формулы, поскольку уровень заболеваемости раком в пределах острова переходит к уровню заболеваемости в окружающих районах не скачкообразно, а постепенно»[413].
Согласно теории доктора Сисса, все страшные происшествия в действительности обусловлены редчайшим сочетанием вполне естественных и нисколько не пугающих факторов:
«— Я ничего не хочу сказать кроме того, что вытекает из статистического анализа…»[414]
Преступления нет — есть лишь редкое, но вполне вероятное сочетание множества природных факторов. Выслушав теорию Сисса и так и не раскрыв загадочное преступление, инспектор Грегори — в какой-то степени антипод или двойник ученого — говорит:
«— …А если все не так?.. Если мир — не разложенная перед нами головоломка, а всего лишь бульон, где в хаотическом беспорядке плавают кусочки, иногда, по воле случая, слипающиеся в нечто единое? Если все сущее фрагментарно, недоношено, ущербно, и события имеют либо конец без начала, либо середину, либо начало? А мы-то классифицируем, вылавливаем и реконструируем, складываем это в любовь, измену, поражение, хотя на самом деле мы и сами-то существуем только частично, неполно. Наши лица, наши судьбы формируются статистикой, мы случайный результат броуновского движения, люди — это незавершенные наброски, случайно запечатленные проекты. <…> История — картина броуновских движений, статистический танец частиц, которые не перестают грезить об ином мире...»[415]
Статистика вместо дедукции, хаос вместо объяснимого мира, законы больших чисел вместо исключительных событий... Такова принципиально новая черта идеологии поджанра nonedunit. Вновь перед нами виновник преступления, которого невозможно ни призвать к суду, ни арестовать, ни даже просто обвинить, услышав признание... Впрочем, в данном случае главный «сыщик» — доктор Сисс (именно он герой, полицейские же, как и полагается в классическом детективе, — лжегерои, поначалу не принимающие всерьез рассуждения Сисса, но потом вынужденные поверить в них, поскольку другого объяснения нет) — не испытывает никакого желания «загнать преступника в угол», ибо для него «преступник», в отличие от преступника в обычном детективе, — объект исследования. Соперничают они лишь в сфере научной.
Прежде чем закончить с «Расследованием», хочу заметить, что это относительно раннее произведение содержит целый ряд своего рода набросков, прорисованных в книгах более поздних, в частности в знаменитом «Солярисе». Так, например, сцена с дергающимся, пытающимся вылезти из окна мертвецом получила развитие в «Солярисе» — в весьма эффектном пассаже из доклада Бертона, где говорится об огромном голом младенце, судорожно дергающемся посреди океана.
Пара Грегори — Шеппард — своего рода предтеча пары Крис — Снаут, а их беседы очень похожи на беседы героев «Соляриса»: монологи «познающего» Криса-Грегори и суховатые, окрашенные пессимизмом реплики усталого «кое-что-познавшего» Снаута-Шеппарда. Что касается доктора Сисса, одержимого страстью к точной науке, то он напоминает доктора Сарториуса...